Виктор Пронин - В исключительных обстоятельствах

— От святого духа, значит?

— Считай, что от святого. Юрка, и все. Юрка Красюк. Потому и Красавчиком прозвали, что фамилия такая.

— А меня — Валентин Иванович.

— Хватит просто Иваныча. Мухомор Иваныч! Или хошь, другую кличку придумаю?

— Я не лошадь.

— Ясно, только пол-лошади. Другая половина — это сейчас я. — Он вздохнул шумно, по-лошадиному. Откинул голову, посмотрел на шагавшего сзади конвоира: — Посидеть бы, а?

— Полежать не хочешь? — добродушно ответил конвоир.

— Не откажусь. — Он захохотал с вызовом. — Лежать не сидеть. Лежать всю жизнь можно.

— Скучно все время лежать-то, — сказал Сизов.

— Чего? Вкалывать — вот это скучно. А лежать да мечтать — милое дело.

— О чем мечтать?

— Хотя бы о воле.

— А на воле?

— О полноценных червончиках.

— Зачем они тебе? Напиться и в тюрьму попасть, чтобы тут снова мечтать о воле?

— Ну, не-ет! — Парень приостановился, дернул носилки, просипел в спину Сизова: — Грабануть бы покрупнее, завязал бы, вот те крест, завязал. Уж я бы придумал, как жить, придумал бы.

— Не выйдет.

— Чего?! — заорал парень, словно у него уже отнимали его еще не приобретенный кус.

— Если теперь не знаешь, потом не придумаешь...

И тут сзади грохнул выстрел. Они разом бросили носилки, отскочили, оглянулись. На тропе, где только что прошли, быстро поднимался на задние лапы огромный широкий медведище. Конвоир судорожно дергал затвор. В один миг медведь оказался возле него. Тот безбоязненно сунул ствол в глубокую свалявшуюся шерсть, нажал на спуск, но затвор только тихо щелкнул. В то же мгновение тяжелые лапы опустились на его спину, подтянули к себе, рванули когтями снизу вверх, задирая гимнастерку, из-под которой вдруг фонтаном брызнула кровь, ослепительно алая на белой обнаженной коже.

Они стояли оцепенев от ужаса, смотрели, как крючковатые когти кромсали обмякшее тело, не было у них сил ни бежать, ни кричать. Медведь вскинул голову, уставился маленькими глазками на оцепеневших людей и вдруг коротко рявкнул. И этот рык словно бы подтолкнул их. Не помня себя, они кинулись в кусты, помчались напрямик через буреломы, через чащобу. Ветки хлестали по лицу, острые сучья рвали одежду. Они падали, вскакивали, снова бежали, слыша за собой страшный шум погони.

Первым опомнился Сизов. Остановился и ничего не услышал, кроме своего частого и хриплого дыхания да глухого хруста веток в той стороне, куда убегал Красюк.

— Эй, стой! — крикнул он. — Медведя-то нету!

Слепой страх прошел, и теперь ему было стыдно самого себя. «Отвык, отвык ты от тайги, — думал Сизов. — От озлобленного раненого медведя разве уйдешь? А терять голову — самое последнее дело».

Он пошел следом за Красюком и скоро оказался у невысокого обрывчика, с которого, серебристо поблескивая, спадал неширокий водопадик. Красюк стоял на коленях у самой воды и пристально рассматривал небольшой камень, который он держал в руках.

— Что нашел? — спросил Сизов, подходя к нему.

Не отвечая, Красюк сорвал шапку, сунул туда камень и кинулся в плотный подлесок, стоявший на краю поляны.

— Неужели золото? — вслух сказал сам себе Сизов. Он подобрал жгут веревки, валявшейся на траве, повесил на плечо. Затем подошел к водопадику, осмотрел камни. — Эй! — крикнул. — Подожди, дай поглядеть!

Тайга молчала. Только сойки хохотали в отдалении да комары зудели над самым ухом.

Он снова принялся осматривать камни, шагая вдоль ручья. Нашел изъеденный ржавчиной топор с разбитым обухом, непонятно почему породивший в нем смутную тревогу. Отбросил топор в сторону, пошел дальше, то и дело наклоняясь, переворачивая камни. Руки ломило от ледяной воды. Веревка мешала, и он забросил ее за спину как солдатскую скатку..

— А ну пошли! — вдруг услышал над головой.

Выпрямился, увидел своего напарника и испугался его застывшего лица.

— Золото, что ли? — спросил Сизов.

— Думал, я тебя тут оставлю? — зашипел Красюк. — Нашел дурака. — Откуда-то из-под телогрейки он вынул короткий, с ладонь, нож, сделанный из обломка пилы. — А ну пошли!

— Куда?

— Туда. — Парень ткнул ножом в сторону леса.

— Вернуться бы надо. Может, живой... конвоир-то?

— Я тебе вернусь! — Парень резанул ножом воздух, зацепил телогрейку Сизова. — Пойдешь со мной. Чтобы не растрепал о самородке.

Нож снова сверкнул перед лицом, Сизов попятился в гущину подлеска, пошел, потом и побежал, подталкиваемый сзади. Жгут веревки, висевший через плечо, не скидывал, думал: если этот обалдевший от золота бандит кинется на него, то веревка-то как раз и может прикрыть в первый момент.

Каждую минуту он ждал удара в спину, но удара все не было, и Сизов стал успокаиваться. Чащоба уплотнялась. Приходилось продираться через кусты, перелезать через поваленные деревья, высоко задирать ноги в ломком сухом буреломе.

Выскочили на звериную тропу, и Сизов свернул по ней.

— Куда?! — заорал Красюк. Пот лил с него ручьями. На щеке, от носа до уха, темнела широкая царапина.

— Надо знать тайгу, — беззлобно сказал Сизов. — При такой беготне, наобум можно остаться без глаз...

А вокруг буйствовала таежная растительность. Повсюду были папоротники, огромные и совсем крохотные, взбиравшиеся на стволы и скисавшие с них гирляндами вместе с длинными бородами лишайников и петлями лиан. На прогалинах папоротники исчезали, зато появлялась масса цветов — розовая герань, белые недотроги, бледно-сиреневая валерьяна. Местами зонты цветов поднимались выше головы, и сочные стебли этих гигантов напоминали еще не развившиеся стволы деревьев. Со склонов сопок, где лес был пореже, открывались другие склоны, пурпурно-фиолетовые от цветущих рододендронов. На открытых местах налетали тучи оводов и комаров, и Красюк толкал Сизова в чащобу, где листва, бьющая по лицу на узких звериных тропах, смахивала насекомых.

Потом лес кончился, и они увидели перед собой болотистую равнину, поросшую редкими соснами и елями. На опушке тропу потеряли и пошли прямиком через осоку, рассчитывая найти другую тропу. Под ногами при каждом шаге выступала черная вода, медленно заполняла вмятины следов.

— Все, отдыхаем, — сказал Красюк, садясь на зыбкую кочку.

— Встань! — зычно крикнул Сизов.

Красюк вскочил от неожиданности, зло уставился на Сизова.

— Под такими кочками гадюки живут.

Он подошел к кочке, принялся шуровать под ней длинным суком. И почти сразу в траве мелькнула серая блестящая кожа. Змея куснула палку, застыла в настороженной позе.

— У, гадина! — заорал Красюк. Он выхватил палку, злобно, мстительно принялся бить гадюку.

Когда змея перестала извиваться, он отбросил ее, зашвырнул палку, обессиленно опустился на кочку и снова вскочил, принялся оглядывать траву вокруг.