Ал. Азаров - Приключения-1971. Сборник приключенческих повестей и рассказов

Внутреннее движение твоей Мухоморьей биографии обусловливалось неизбывным желанием много получать, как можно меньше давая взамен. По этому принципу ты строил свои отношения с обществом, с родными, даже с Мамоновым. Крупного стяжателя из тебя не вышло, помешали лень и страх перед наказанием. Ты превратился в безнаказанного воришку, обкрадывающего в рамках дозволенного законом всех и вся, в том числе и собственную жизнь. Если бы не стечение обстоятельств, твоя воровская сущность так и не вылезла бы наружу. Впрочем, тут я, наверное, ошибаюсь: природа не терпит несоответствия формы и содержания, все равно когда-нибудь приходится держать экзамен на однородность. Судьба испытала тебя в наиболее благоприятных условиях, когда твое одиночество решила разделить добрая, отзывчивая женщина. Ты выдержал экзамен, подтвердив, что форма все-таки определяется содержанием: воришка в рамках дозволенного превратился в преступника. По привычке ты начал с кражи внутренней, обокрал поверившего тебе человека. Потом сделал следующий шаг: залез в карман, уже охраняемый законом. Переход был чисто символическим, тебе не пришлось отказываться ни от лени, ни от трусости. Действовал и рисковал кто-то другой. Свой собственный риск ты свел до минимума. Стоп! С этого момента возникает основной вопрос: «Как в соответствии с Мухоморьей индивидуальностью ты должен был вести себя дальше?»

Я допустил еще одну ошибку, подумал, что ты растерялся после поимки Мамонова и мог сгоряча избавиться от прямых улик первым попавшимся способом. Ошибка эта двойная. Улики представляют собой ценности на достаточно крупную сумму — до трех тысяч рублей, и расстаться с ними ты был просто не в состоянии.

Во-вторых, ты вовсе не растерялся, когда Мамонов не пришел от Рзакулиевых. Сидя под лестницей, ты обдумал разные варианты и заранее был готов к тому, что случилось. Арест сообщника, конечно, пугал, ведь твой риск сводился именно к этим часам неизвестности, но страх и растерянность — разные понятия. К тому же Мамонову не имело смысла тебя выдавать, по крайней мере сразу. Мы не пришли. Испуг сменился радостью, теперь все принадлежало тебе одному. Только нужно на время избавиться от вещей, чтобы они не стали уликами; кто знает, как поведет себя рецидивист в дальнейшем, да и милиция сейчас начеку. Куда ж ты их дел, соблюдая условия: не продавать, не оставлять в доме, надежно сохранить?

Я по-шахиновски стал чертить на бумаге. Так сказать, мыслить графически.

Схемы не получилось, правда, не по моей вине. Связей Гандрюшкина с внешним миром едва хватило на изображение жалкого подобия треноги.

Обе линии, соединяющие его с детьми и Валей, я решительно перечеркнул. Оставалась третья. Но разве мог Гандрюшкин довериться просто знакомым? Отдать три тысячи в таком подозрительном эквиваленте, да еще под честное слово? Порядочный догадался бы и не принял, а прохвост просто-напросто присвоит. Тренога развалилась. Мухомор мог рассчитывать только на себя.

Закопал в поле за городом или спрятал на какой-нибудь стройке? Слишком легкомысленно. Как Корейко свои миллионы, сдал в камеру хранения? Понадобился бы чемодан внушительных размеров. Я живо представил себе изумление соседей. Подобный торжественный выезд не мог не запомниться, и вся хитроумная комбинация, затеянная на случай нашего появления, теряла смысл. Вещи он вынес в сетках, частью в карманах или под пальто? Только так. А что ж дальше? Телепортировал их на Эльбрус?

И все-таки Гандрюшкин нашел выход, и, судя по его уверенности, вполне надежный. Но какой? Отгадка вертелась у меня в мозгу, как слово, которое знаешь, но вот сейчас вспомнить не можешь. Однако утомление от прошедших суток сказывалось все больше, и мысли, ускользая из-под контроля, вместо того чтобы сосредоточиться, разбегались черт знает по каким закоулкам. Я боролся еще минут десять и провалился в небытие.

Наскоро запивая бутерброды горячим кофе — с утра он дает хороший заряд бодрости, — я мысленно составил прогноз на сегодня. Делать это по принципу «что день грядущий мне готовит?» вошло у меня в такую же привычку, как у некоторых прослушивать рано утром сообщения о погоде. Выяснилось, что ничего светлого не ожидается, наши умозрительные резервы иссякли, придется готовить оперативную комбинацию.

Перед тем как выйти из подъезда, я сунул палец в нашу ячейку почтового ящика и в который раз подумал, что газеты лучше покупать в розницу: некоторые почтальоны упорно не желают приносить их с утра. И вдруг вспомнил, что Гандрюшкин тоже работал почтальоном. Именно в этот момент на меня свалилось легендарное яблоко. Вчерашний вечер не прошел даром, ведь яблоки откровения падают лишь на подготовленную почву. Почтовый ящик вызвал цепную реакцию ассоциаций: почтальон — Гандрюшкин — почта — посылки. Кому? Ответ на этот вопрос я получил еще вчера: себе. Больше некому. Куда? Скорее всего куда-нибудь поближе, в Баку например. Главпочтамт, Гандрюшкину, до востребования. А?

Снова, как после встречи с парнем из общежития, паруса наполнились ветром и мчат меня к затерянному в бескрайних просторах острову истины. Правда, пока это всего лишь рейсовый автобус.

— Нам придется... — едва поздоровавшись, начинает Рат.

— Не придется. По-моему, не придется, — тут же поправляюсь я, а самого распирает, как ту крыловскую лягушку.

— Что-нибудь новое?

— Пока кибернетики не научатся создавать модели с ассоциативным мышлением, нам нечего бояться конкуренции роботов.

— Ассоциации — это вещь, — улыбается Рат. Он привык, что за подобными выкладками у меня всегда скрывается что-то существенное.

Зато физиономия Турина вспыхивает, как электрическое табло с таким примерно текстом: «Начхать мне на роботов и кибернетику, а несерьезных товарищей вроде тебя я бы гнал из милиции в три шеи. Тоже мне юморист, а еще погоны носит!»

К моей гипотезе Рат поначалу отнесся с недоверием. Я, горячась, приводил все новые доводы, даже изобразил, как Гандрюшкин аккуратно, стежок за стежком, обшивает посылку по всем почтовым правилам. Моим союзником неожиданно оказался Турин. Когда Рат усомнился, что посылка может вместить такое количество вещей, он убежденно воскликнул: «Значит, их было две!» О количестве посылок я, честно говоря, не задумывался. Осознав, что решение вопроса «Как поступил он?» может прийти через новое изучение личности Мухомора, я впал в другую крайность, и вещи потеряли для меня свои конкретные материальные признаки.

— Значит, отправил под вымышленной фамилией на свою собственную до востребования, — сдается Рат. — Можно спокойно подыскивать покупателей...

— Не боясь никакого обыска, а потом, когда шум уляжется или мы убедимся в его непричастности...