Аркадий Вайнер - Искатель. 1972. Выпуск №1

Тем временем туман непрерывно густел. Он заполнил весь воздух. Он заглушал наши шаги. Он был так плотен, что в нем трудно было дышать, и так влажен, что в нем не задохнулась бы и рыба. Положительно, воздух превращался в воду!

Я попытался выразить свою тревогу шуткой:

— Не придется ли нам плыть, друг мой, как в те незапамятные времена, когда над этими холмами шумел океан?

Голос звучал, как сквозь кляп. Флери-Мор меня не услышал или притворился, что не слышит. Но безмолвный призрак, шедший впереди меня, вдруг замедлил свои беззвучные шаги. До этого момента я мог видеть вытоптанную, пыльную почву, по которой ступают мои блестящие от росы башмаки; теперь и она исчезла. Флери-Мор остановился. Я взглянул на его ступни; их не было видно. В окружающем нас тумане поднимался какой-то второй туман. Он доходил нам уже до колен. Он был холодный как лед, и этот холод пронизывал нас насквозь.

Флери-Мор наклонился ко мне.

— Лучше подождем, пока это пройдет, — сказал он самым естественным тоном. — Право, так можно и заблудиться! Но это не продержится долго. Очень интересный случай, знаете ли. Редчайший!

Его спокойные слова доходили до меня, как через плохой рупор. Они выходили вместе с клубами пара, которые туман поглощал немедленно.

— Любопытно, что будет с нами дальше, — с трудом произнес я. — У меня в ногах адские боли… и они поднимаются все выше…

— А что, по-вашему, может с нами случиться? — фыркнула грязно-серая тень.

Я схватил Флери-Мора за руку, и мы стали следить за своим исчезновением. На глазах у себя мы превратились в тени бюстов, потом в тени голов, а потом совсем в ничто. И пока мы следили за исчезновением своих тел, сами эти тела испытывали ужасную муку, ибо погружались постепенно в какую-то давящую, холодную среду, страшнее самой смерти. Я не видел даже своих пальцев, поднесенных к самым глазам. Я словно ослеп… И вдруг нервы у меня словно встали дыбом. Внезапная уверенность поднялась во мне — уверенность в том, что здесь есть, от чего задрожать! ПРОИСХОДИЛО ЧТО-ТО НЕБЫВАЛОЕ!

Геолог приблизил губы к моему уху. Он говорил громко и спокойно:

— Удивительно, знаете ли, что такой насыщенный туман не разрешается дождем… куда там, снегом, градом!.. И еще меня удивляет, что при таком страшном холоде вода, пропитывающая нас, не замерзает…

Я лизнул свои мокрые усы и убедился, что этот туман не только холодный, но и соленый.

— Ну скажите, слыхали вы когда-нибудь о подобном приключении? Это словно слезы самой смерти… Только не отходите от меня!

— Нет, я не двигаюсь… Мы сделаем доклад. Определение: полный мрак, но беловатый, тускло-белого цвета… А! Смотрите, он, кажется, светлеет!

— Да, начинает светлеть.

Вокруг нас становилось светлее. Неосязаемая вата, окутавшая нас, окрасилась намеком на зарю. Слабый свет, трепеща, уже расползался в ней, но прозрачность еще не возвращалась.

Я увидел прежде всего тень Флери-Мора, который постепенно материализовался. Мой коллега удивлялся:

— О черт! Где?… Что такое?.. И все-таки я уверен, что остановился на тропинке…

— Ну? — встревоженно спросил я.

— И что это за красный песок у меня под ногами?

— Мы, вероятно, сбились с дороги.

— Сбились с дороги, где? Как? Этот красный песок — здесь! С каких пор?

— Может быть, это действие соленого тумана… вода прореагировала с молекулами почвы… Но посмотрите, как еще неясна, как расплывчата на вид эта почва!

Флери наклонился, разглядывая красный песок.

— Вот и ветер поднимается, — заметил я.

Он быстро выпрямился.

— Что вы говорите?

— Я сказал, что ветер поднимается. Разве вы не слышите его шум в сосняке?

— А разве вы не видите, что туман неподвижен и, значит, ветра нет и не может быть?

— Но вы вслушайтесь.

— Да, но этот шум… шум ветра… он идет справа…

— Ну так что же?

— Справа сосен нет! Это не шум ветра.

— А что же тогда?

— Сейчас мы узнаем. Этот проклятый туман рассеивается.

Освещенность усиливалась с какими-то утомительными колебаниями. В то же время холод уменьшался. Круг видимости расширился. Появились неясные предметы: камни, пучки травы. Присмотревшись к ним, геолог вскричал:

— Смотрите!

Но тут откуда-то из непроницаемой глубины раздался резкий вопль — хриплый, свирепый трубный клич, напомнивший мне зверинцы, цирки, зоопарки…

Бледнея, мы смотрели друг на друга расширенными глазами, в которых начинала проявляться одна и та же невероятная догадка.

Флери был испуган, но все же прошептал упрямо:

— Вы ботаник: рассмотрите-ка эти травы!

Но, охваченный инстинктом самосохранения, я весь превратился в один судорожный порыв к бегству. Мне захотелось умчаться отсюда и бежать, бежать без оглядки. Флери удержал меня.

— Стойте на месте, ради всего святого! Я не знаю в точности, где мы находимся… Обрыв должен быть где-то здесь, совсем близко. Вы можете упасть. И потом, — прибавил он повелительно, — вспомните, кто вы, черт возьми! Подумайте о своем звании. Мы должны благословлять то, что с нами происходит. Никто не может быть достойнее нас, чтобы наблюдать такие явления! И сказать только, что все это кончится лишь докладом в той или иной секции института!

Эта нотация вернула мне хладнокровие.

— Согласен, — сказал я. — Но согласитесь и вы, что можно же потерять рассудок, увидев посреди Шампани ТРОПИЧЕСКИЕ ТРАВЫ и услышав…

— Погодите! — прервал он, протянув руку в предполагаемом направлении обрыва. — Вот что вы считаете ветром!

— Оно усиливается… Это не ветер!

— Я вам не подсказывал.

— Это шум реки… или потока… Большой реки…

— Внимание! Вот что-то новое, Шантерен!

Дрожащий свет все продолжал усиливаться, и вокруг нас вырисовывались предметы; один из них, поближе к нам, казался качающейся колонной, суживавшейся кверху. Позади нее проступали другие стройные стволы. Однако было бы неверным сказать, что туман рассеивался. Предметы не появлялись, как выходящие из дымки, — они обрисовывались словно бледным карандашом, а потом принимали форму, словно изваянные из этого же летучего материала. Они создавались из тумана. И самый шум реки казался звуком, присущим туману, как присущей ему казалась теплая свежесть со смолистым запахом.

— Ах, Шантерен! Дерево! Там!

— Боже мой!..

Вершина колонны выходила из неизвестного. Это был пучок листьев. Перед нами выросла пальма. Мы видели ее в неверном, трепещущем свете, который все время деформировал ствол и заставлял его извиваться, как змею. За нею возникала целая пальмовая роща, колеблемая теми же волнами.

Так пляшут отражения в воде у берега. Все, что мы видели вокруг себя, трепетало и переливалось. Кроме того, видимость все время проходила через чередование света и тени. И я не замедлил открыть, что затронуто у нас было не только зрение. Смолистый запах усиливался от прилива к приливу; шум реки был чередованием форте и пиано, а теплота возрастала толчками, подчинявшимися фантастическому всеобщему ритму: все эти усиления и ослабления совпадали в точности, будь они слуховыми, обонятельными или зрительными.