Петр Бобев - Белый лоцман

А когда он опомнился, от корабля не осталось и следа. Разъедаемая морской солью рана болела ужасно, кровь текла струей, но он был жив, он мог двигаться.

Наверное, друг его поплыл на остров и сейчас ждет его там.

Да! Ждет его!

Надо поскорее плыть к нему, не оставлять его одного! Да и он сам, раненный, обессилевший, не будет тогда одинок.

Белый ударил хвостом и заскользил вперед. Но кровь продолжала течь и движения его становились все медленнее и неувереннее.

Вдруг он почувствовал, что кто-то следит за ним. Резко повернулся и увидел двух пестрых рыб-пилотов, которые испуганно бросились назад к своей повелительнице — огромной акуле-молоту.

Белый попытался уйти вперед, но и та ускорила ход, притягиваемая запахом крови. Ее золотистые тигровые глаза, несколько косые, посаженные с обеих сторон ее уродливой головы, вытянутой, словно огромный живой молот, следили за дельфином злобно и жадно, мощное тело, предвкушавшее богатый пир, сладострастно подрагивало.

И все же она не решалась напасть на него сейчас, вероятно, не догадываясь, как он ослаб. И потому тащилась за ним по кровавому следу неотступно, словно тень, а две пестрые рыбы сновали около нее взад и вперед, будто подстрекая ее не медлить, чтобы и им полакомиться вкусной добычей.

Сколько еще продлится эта погоня?

Белый обернулся и вдруг увидел сзади себя уже не один, а целых четыре плавника. Запах крови притягивал морских хищников.

Обезумев от страха, выбиваясь из последних сил, он продолжал нестись вперед, преследуемый этим зловещим эскортом.

Надежды на спасение не было?

И — о ужас!

Впереди мелькнула касатка с гарпуном.

Дельфин свернул в сторону и оказался всего в нескольких метрах от своих преследователей, уже начинавших терять терпение.

Но почему касатка лежит на воде неподвижно, кверху брюхом?

Мертва? Неужели это возможно?

Но ведь живые так не лежат!

Акулы же, почуяв более крупную и легкую добычу, за которой ненужно гнаться часами, отстали от дельфина и остервенело набросились на огромный труп.

Не оборачиваясь, Белый продолжал свой путь туда, где, как он думал, ждал его друг.

Но что это с ним? Почему он так медленно движется? Почему его так клонит ко сну, так сладко укачивают волны…

Он проснулся внезапно с ощущением чего-то непоправимого. Попытался всплыть над водой и вдруг понял щупальце Однорукого впилось в его гладкую кожу своими присосками и медленно, но уверенно тянуло его вниз.

Вода становилась все темнее, все более пугающей и холодной.

Дельфин бешено извивался, метался во все стороны, бил хвостом, но что это было в сравнении с титанической мощью таких стальных мускулов!

Вдали, среди синеватой мглы, там, где кончалась проворная змеевидная рука, чернело тело кальмара со светящимися зелеными глазами и алчно растопыренными щупальцами, которые ожидали добычу. Ядовитый клюв скрежетал все нетерпеливее и нетерпеливее…

Надеяться уже было не на что. Совсем не на что…

Но вдруг сверху спустилась еще одна тень.

Слепой!

И прежде чем Белый признал его, кальмар отпустил жертву и набросился на своего давнего врага. Щупальца его оплели все тело кашалота, затягивая того в свою страшную сеть.

А Слепой, словно и не чувствуя ран от острых ногтей, закусил своей громадной пастью два-три щупальца и потащил нежданную жертву наверх.

Дельфин мгновенно взлетел на поверхность и вобрал в легкие свежего воздуха, чтобы прийти в себя от подлого нападения. В следующее мгновение в сотне метров от него всплыл кашалот с вцепившимся в его голову кальмаром. По телу головоногого пробегали то красные, то фиолетовые пятна. Глаза стали рубиновыми и загорелись сатанинским блеском.

Кашалот подскочил кверху, перевернулся и рухнул в воду. Потом подпрыгнул еще и еще.

Вода закипела, словно извергался какой-то подводный вулкан, и теперь в его жерле крутились в яростной схватке два исполина, два смертельных врага.

Вокруг них, как гиены, кружили акулы, дожидавшиеся конца битвы, чтобы разделить с победителем добычу.

На черном теле кашалота, изборожденном старыми шрамами, зацвели новые раны, из которых струились кровавые ручейки, но он, не замечая этого, яростно метался над волнами, и каждый удар по воде его огромного тела гремел, словно орудийный залп.

Оглушенный этими ударами, кальмар ослабил свою схватку, а Слепой терпеливо притягивал зубами его туловище к своей четырехметровой пасти.

Гигантский моллюск сделал последнюю попытку. Он вдруг резко рванулся в сторону, решив, пусть даже ценой потери нескольких щупалец, вырваться из этих беспощадных зубов, спастись. Спастись…

Акулы испуганно разлетелись кто куда.

Борцы потонули в глубинах.

Круглые волны не успели еще успокоиться, а на том же месте, где и прежде, снова всплыл кашалот — головой вверх — живая скала среди океана, о которую ударялись кипящие волны. Продержался так несколько минут, нетерпеливо встряхиваясь, чтобы проглотить свою крупную добычу. Из его белого рта торчали, извиваясь, словно клубок чудовищных змей, щупальца кальмара.

Белый не стал дожидаться исхода в сущности уже решенной борьбы.

Это был конец Однорукого!

Истощенный, обессилевший от потери крови, дельфин снова пустился в путь, к скалистому острову. К вечеру ему удалось добраться до него. Но человека там не было. Лишь рубашка его по-прежнему печально развевалась на вершине скалы среди кружащих птиц.

Ничего! Он подождет! Друг его вернется, обязательно вернется! И тогда они опять будут играть консервной банкой, он будет приносить ему брошенный в воду прут, они будут бороться с ним в воде, сражаться с акулами, убегать от кальмаров и касаток — всегда, всегда вместе.

Белый устроился по привычке в маленьком заливчике, где можно было лежать спокойно, ничего не боясь.

Рана перестала кровоточить.

Он будет ждать!

Прошли годы…

Далеко на севере, в большом приморском городе со множеством дымящих труб, отчего свежевыпавший снег чернеет там на следующий же день, человек с острова грел закоченевшие пальцы около гудевшей печки, отдыхая после тяжелого дня, проведенного на фабрике. Голова у него уже побелела, а когти жизни провели по лицу свои борозды. В одном углу комнаты стучала на швейной машине раньше времени состарившаяся женщина, а около нее две бледные девушки выдергивали наметку из только что сшитого платья. Отец вздохнул:

— Чем больше старею, тем чаще вспоминаю о моем друге… о белом дельфине…

Швейная машина смолкла. Женщина подняла на мужа свои усталые покрасневшие от работы глаза, а девушки повернулись к отцу. Они знали наизусть историю об этом странном дельфине и все же, когда отец начинал рассказывать о нем, глаза их по-детски загорались от любопытства, но в то же время какая-то еле заметная складка сомнения появлялась в уголках их губ.