Лев Корнешов - Зона риска

Особенно любили приезжих. Этих легче было обвести: они не знали рыночных цен, не очень разбирались в «товаре» — им можно было всучить вместо джинсов «Вранглер» какую-нибудь подделку под них. Случалось, что и надували — безжалостно и хитро. В глухом подъезде тупиковой улочки получали деньги и мгновенно скрывались с «товаром».

«Жертва» не знала, что предпринять — заявить в милицию, но на кого?

Их трудно было задержать — как доказать, что часы на чьей-то руке предназначены для продажи, что это не подарок мамы в день рождения (окончания школы) и т. д.? С какой стати тревожить девицу, которая спокойно стоит с сумкой, никого не трогает, очень вежливо говорит: «Простите, пожалуйста, я не знала, что здесь нельзя стоять...» И тут же интересовалась: «А почему нельзя? Я ведь никому не мешаю!»

Девицы были не только раскрепощенные, но и опытные, принцессы «пятачка», умеющие играть так, что приводили в удивление даже многоопытных сержантов милиции.

Здесь была группка постоянных юных «бизнесменов», а вокруг них вертелись остальные. Каждый знал всех, и все знали каждого. Мирок, скрытый от нормальных людей. Впрочем, это они считали всех остальных чокнутыми, лабухами, а себя — элитой, понимающей толк в жизни. Жаль только, развернуться не дают... Говорят, на Западе предприимчивость поощряется, а здесь...

Представления о Западе складывались у них по случайным побасенкам и по тем же джинсам.

Милицейский патруль время от времени разгонял «пятак», наиболее настырных и примелькавшихся приводили в опорные пункты охраны порядка, стыдили, читали мораль. А больше что сделаешь? Потому что не было ничего противозаконного в факте того, что на «пятачке» стоит юнец с сумочкой в руке.

Несколько раз об этих сборищах писала вечерняя газета. Принимались меры, усиливалось патрулирование милиции. Но разве могли милиционеры вычистить всю грязь, которая налипла на «пятачок», излечить нравственную патологию, которая рождалась десятками поступков и проступков? Да и только ли ее это было дело, милиции, несущей ответственность прежде всего за общественный порядок в огромном городе?

Порою люди, споткнувшись о «пятачок», раздражались, вспыхивали, и тут же сами себя утешали: таких вот, со старческими личиками, с пораженной совестью, единицы, а нормальных ребят сотни тысяч и миллионы. Но, как однажды сказал профессор Жарков по другому поводу, соотношение положительного и отрицательного не отражает степени возможного зла...

Каждую субботу к десяти на «пятачке» появлялся Артем Князев. Он одевался для таких случаев неброско. Его серые глаза смотрели на все происходившее равнодушно, он редко загорался и еще реже поддавался азарту. «Пятачок» воспитал в нем холодный, трезвый расчет. Его знали и побаивались: обладал хваткой, острым умом, связями в «деловом» мире и тренированной мускулатурой.

Если пришел Князь, значит, и все его «компаньоны» уже где-то поблизости. Они вертелись, узнавали, прикидывали, находили нужных людей. А Князь стоял в сторонке. У него в руках никогда ничего не было, он не хотел рисковать ни собою, ни «товаром».

Клиентов, особенно иногородних, часто сюда доставлял на своем такси Сеня Губа. Его постоянная стоянка находилась у трех вокзалов, и по пути в гостиницу или к родственникам пассажиры расспрашивали у словоохотливого водителя, где и что можно «достать». Сеня называл магазины, универмаги. Но тут же предупреждал, что там далеко не все бывает. Сеня был психологом и сразу выделял из общей массы пассажиров мужичков с деньгами — северян, сибиряков, дальневосточников. Те не жались, если надо было переплатить полсотни за понравившуюся вещь. Сеня руководствовался не только «географическим» принципом, ибо знал, что и из других районов прибывают «бобры».

Сеня называл адрес «пятачка», иногда доставлял туда пассажиров, высаживая неподалеку, — он не хотел, чтобы его машина здесь примелькалась. Осторожность и еще раз осторожность, постоянно напоминал Десятник. Береженый сам себя бережет получше бога, говаривал Геннадий Степанович. На «пятачке» Геннадий Степанович вообще не появлялся. Сеня Губа был с ним полностью согласен. От удачных сделок ему шли проценты. Проценты превращались в яркие клетчатые костюмы и диких расцветок сорочки.

Так и жил этот маленький мирок, словно призрак, возникавший в субботние дни. Были на «пятачке» свои заправилы, дельцы с широким размахом, почти никогда не появлявшиеся здесь. Лично ничего не покупавшие и не продававшие. Князь был «весомее» многих, но первая роль и ему не под силу. Он только надеялся, что со временем, потеснив конкурентов, выбьется в число тех, кто все дела проворачивал чужими руками. А пока лишь изредка действовал самостоятельно. Обычно ему приказывали и он выполнял.

Место же у комиссионки было выбрано потому, что можно было перехватить кое-что у тех, кто хотел сдать вещи в магазин на комиссию, и потом пустить их с соответствующей надбавкой в спекулятивный оборот. Еще оно было удобным, так как находилось и рядом с людной улицей, и вроде бы в тупичке. Стороны «пятачка» образовывали комиссионный магазин и приткнувшееся к нему ветхое строение — в нем никто не жил и его собирались снести, — пустырь — на нем рыли котлован под фундамент, железнодорожные линии, где формировались составы, и, наконец, мост над железнодорожной магистралью, по которому день и ночь шел поток машин, а пешеходов было мало. Получался как бы замкнутый квадрат. Милицейские машины могли появиться только со стороны Оборонной, и их замечали издалека.

Была обычная суббота. Первые завсегдатаи «пятачка» начали подтягиваться где-то к девяти. Они покуривали, обменивались новостями, ждали покупателей. К десяти здесь уже стало тесно и кто-то что-то продал, потом прошел слух, что какой-то жмурик приволок в комиссионку «Грюндиг», но цены ему не знает — Марку Левину удалось его перехватить. Марку завидовали. Милицейский патруль вблизи не появлялся, но Князь и другие опытные, поднаторевшие на спекуляциях юные дельцы чувствовали какое-то смутное беспокойство. Князь даже скомандовал своим, чтобы смывались, а сам с беспокойством осматривался, оглядывался, чуть ли не нюхал воздух. К нему подошла Ела Анчишкина, зашептала:

— Князь, тут один предлагает блок резинки...

Предложение было выгодное: в блоке двадцать пачек, в пачке десять пластинок, каждая из них шла за целковый. В другое время Князь обязательно послал бы с Елкой Ника Сыроежкина, пусть приценится, прикинет, попробует на ощупь дурачка, который сбывает «товар» полновесным блоком. Но сейчас он досадливо отмахнулся от Елы, не было делового азарта, что-то тошнотворно пугающее подступало к сердцу.

Вдали на мосту мелькнула оранжевая машина, и Князь настороженно всмотрелся — не милиция ли?