Виктор Авдеев - Ленька Охнарь

Он сравнил холеную жизнь барича Николеньки Иртеньева, которому не хватало лишь птичьего молока, со страданиями английского беспризорника Оливера, избиваемого воспитателями, умиравшего с голоду в работном доме; вспомнил свою сытную, привольную жизнь в колонии, сейчас вот у опекунов. Сколько раз он убегал из детдомов на «волю», воровал, хулиганил, а его вновь обували, кормили, терпеливо обучали труду, наукам. Как же, выходит, с ним цацкались! Живи он, вроде Оливера Твиста, в той же «доброй Старой Англии», давно бы в тюрьме сгноили. А разве лучше было маленьким воришкам, нищенкам при царе? Сколько на «воле» он слышал страшных историй о том времени! С чувством благодарности впервые осознал Охнарь, чем он и миллионы подобных ему бездомных детей обязаны советской власти.

Книги породили и другие мысли.

Впервые за свои пятнадцать лет Ленька серьезно задумался над вопросом: что такое жизнь? Откуда взялись Земля, звездный мир? Почему одни люди с детства тянутся к наукам, а другие, как, например, он, ведут себя бесшабашно? Скоро ли иностранные пролетарии сбросят своих буржуев? Когда наконец Совнарком отменит нэпманов и устроит коммуну?

Охнарь стал реже околачиваться на улице, помногу и обо всем расспрашивал опекуна. Ему вдруг сразу захотелось все знать. Он с жадностью голодного хватался за первые попавшиеся книги, но многие ему казались скучными, иные он совсем не понимал, и, как некогда в начале учения в девятилетке, в голове у него получилась путаница.

Кое в чем разобраться помогла заведующая школой Полницкая. Она вела в старших классах обществоведение, и для Охнаря часы ее занятий были так же интересны, как и рисование. Иные уроки Евдокии Дмитриевны превращались в простые беседы, в которых принимал участие весь класс.

— Евдокия Дмитриевна, — незадолго до звонка спросил Ленька заведующую, — вот я когда беспризорничал, то видел безработных… тучи прямо. А.ведь главный советский лозунг: «Кто не работает, тот не ест». Верно? Когда же у нас от слов к делу перейдут? Чтобы, значит, показать всемирным буржуям, что в СССР жить похлеще, чем у них, за границей.

— Ты, Леня, затронул большой и сложный вопрос, — одобрительно ответила заведующая. — Молодец, что интересуешься. Дело в том, ребята, что после мировой войны всю Европу, а потом и Америку охватил экономический кризис и число безработных достигло нескольких десятков миллионов. Безработица захлестнула и нашу разоренную страну.

— Вот я и… — опять начал было Охнарь, но заведующая перебила его:

— Минутку терпения. — Евдокия Дмитриевна продолжала, вновь обращаясь ко всему классу: — Сейчас мы уже даем больше продукции, чем до войны, и делаем новый шаг вперед:.приступаем к строительству гигантов индустрии. У Запорожья закладываем Днепровскую гидроэлектростанцию, каких мало в мире. Мы не только восстановили разбитый железнодорожный транспорт, но и строим через нехоженые азиатские пустыни Туркестано-Сибирскую железную дорогу. Возводим огромный тракторный завод на Волге, у нас будут свои машины, чего царская Россия не имела и в помине. Ну и сами понимаете: для всех этих строек потребуются рабочие руки, а это говорит о том, что биржам труда приходит конец.

— Скажите, война будет? — спросил Садько.

Полницкая долгим, испытующим взглядом обвела лица учеников.

— А вы, ребята, боитесь войны?

Охнарь отрицательно замотал головой. Оксана крепче сжала губы, Кенька Холодец, подмигнув соседям, вскинул карандаш на плечо, словно ружье, давая понять, что он, как и отец, пойдет партизанить.

Мнение класса выразил Опанас Бучма.

— Разве в этом дело, Евдокия Дмитриевна, бояться или нет? — заговорил он и выпрямился, точно отвечая урок. — У меня дядя погиб в коммунистическом батальоне, у Оксаны — отец, у Лени Осокина и мать тоже… Наши вагоноремонтные мастерские были совсем разорены, шахта залита. Мы их только что восстановили — и опять разорять? Папа говорил: в прошлую империалистическую войну пало десять миллионов солдат, а капиталисты Соединенных Штатов, Антанты нажили на поставках оружия миллиарды долларов. Так разве нам нужна война?

— Правильно, Опанас, — подтвердила Полницкая. — Помните, какой был первый декрет советской власти? О мире.

Ну, а вдруг буржуи нападут? — настойчиво спросил кто-то с задней парты.

— У нас есть Красная Армия. Если Русь уничтожила Мамая, Наполеона, то Советский Союз стал во много раз сильнее. Это признают и наши враги… Притом не следует забывать, что современные войны кончаются революцией. Пример этому — царская Россия, кайзеровская Германия…

В коридоре раздался звонок.

С этого дня Охнарь стал охотно ходить на доклады, на лекции о международном положении. Он уже не считал, как раньше: «А-а, собрание! Ну, я не оратор, без меня обойдутся». Оказывается, иногда очень интересно и просто послушать.

Постепенно Ленька втянулся в общественную жизнь школы. Он принял участие в выпуске стенной газеты, в оформлении их шестого класса «А» к первомайским торжествам, записался в кружок юных художников.

В городке, в клубе вагоноремонтных мастерских, открылась выставка местных художников-самоучек из шахтеров, литейщиков, токарей, служащих. Школа устроила экскурсию на эту выставку, и тут Охнарь по-настоящему понял, как серьезно ему надо учиться живописи. Опекуны купили ему на базаре подержанный этюдник. Ленька начал ходить «писать с натуры».

В середине мая Охнарь, как дежурный по классу, явился в школу раньше обычного. Ученики еще не собирались, и только Никита, бородатый, кривоногий сторож из донских казаков, мел двор, размахивая руками, точно на косьбе. Подымаясь по ступенькам, Охнарь едва не столкнулся с Мыколой Садько, проворно сбегавшим вниз.

— Чего шныряешь по школе, как суслик? — сказал Охнарь, на этот раз первый задевая одноклассника.

— А ты борзой. Раньше учителя прибежал.

— Мокрая яичница!

— Отличник!

— Может, поборемся?

— Лучше давай погогочем!

День был начат нормально.

Насвистывая сквозь зубы, Ленька вошел в свой пустой и по-утреннему прохладный класс. Открыл окно. Свежий воздух с запахом холодных гроздьев белой акации, светлая зелень молодой листвы каштана, солнечные зайчики ощутимо переступили подоконник. С улицы с гудением влетел рыжий майский жук. В помещении было чисто, пол подметен.

Сунув учебники в парту, Охнарь достал папиросу, повернулся к двери, чтобы выйти покурить, и остановился, привлеченный видом доски. На черной отполированной поверхности была нарисована мелом голая тощая фигура в каске, с мечом, верхом на кляче; снизу надписано: «Мальбрук в поход собрался» — и стояло многоточие. У лошади из-под задранного хвоста валился помет.