Виктор Авдеев - Ленька Охнарь

Опустив голову, Охнарь усиленно посапывал носом. Что возразишь? И в самом деле он испугался школьной обстановки. Задачки по физике — это, конечно, чепуха, на то и в классы ходят, чтобы узнавать. Даже совестно стало, что учинил скандал из-за такой мелочи. Ведь в городок-то приехал учиться!

— Ты что котлеты не доел? — будничным тоном спросил Мельничук. — Давай закругляйся, да помоем посуду.

После ужина, собираясь спать, Константин Петрович продолжил беседу. Рассказал, как служил кочегаром на океанском пароходе и плавал в заморские страны; как в гражданскую войну сражался в Мурманске с английскими интервентами, был ранен; как трудно ему пришлось после демобилизации. Партии нужны были образованные люди, а он еле знал грамоту, не хуже Охнаря, путался в десятичных дробях.

Увлекшись рассказом, Ленька забыл обо всем на свете и от души хохотал, слушая, как провалился опекун на рабфаке, куда его откомандировал Уком. Мельничук хотел было обратно уйти, в торговый флот, — не отпустили. Зато теперь он председатель узлового железнодорожного профсоюза: образованному человеку жить интересней, и людям больше пользы принесешь.

— С тобою же, дружок, завтра сходим в школу, сядешь в группу пониже, — закончил он разговор и повернулся на кровати лицом к стене.

— Ладно, — все еще смеясь, охотно отозвался Ленька из своей комнатки и сам удивился, что так легко дал согласие. Он обидчиво нахмурился, — и не потому, что завтра надо было идти в девятилетку а вновь садиться за парту, а потому, что его «обыграли». Ленька пожалел, что выбросил окурок, — хоть этим бы в отместку потешить душу. Решительно закутался с головой одеялом, закрыл глаза. Засыпал он быстро и крепко.

В школе Мельничук вновь оставил Охнаря в коридоре и зашел к заведующей, Полницкой. Разговор у них длился с полчаса.

— Понимаете, Константин Петрович, — говорила она, — я просто не знаю, что нам делать с вашим подопечным. О седьмом классе и думать нечего, он и в шестой-то не годится. Учитель физики Офенин, проверявший его знания, говорит, что паренек вообще тяжелый.

— Да, паренек о закавыкой, — усмехнулся Мельничук.

— Его место в пятом классе. Но согласится ли он туда ходить? Там сидит мелюзга одиннадцати-двенадцати лет. Расшатает дисциплину, начнет уроки срывать. Для школы это слишком большой риск. Мы не можем на это пойти.

Мельничук нервно поправил галстук.

— Значит, не хотите риска, Евдокия Дмитриевна? Пускай другие рискуют?

— Странно вы ставите вопроса ведь у нас школа, программа.

— А у нас железнодорожный узел, график, план перевозок. Мы-то взяли малого, одели на свой счет, кормим, хотим человеком сделать, вы же, специалисты, воспитатели, отказываетесь помочь, вешаете перед ним замок на школьную дверь. Из асфальтового котла вылез и… пусть обратно лезет? Не совсем это по-советски. Давайте все-таки попробуем в шестой посадить. Я дома сам следить буду, как он занимается.

— Ох, боюсь не вытянет.

Мельничук шутливо прищурил глаз, поскреб чисто выбритую щеку.

— Чего не бывает на свете, Евдокия Дмитриевна?

Особенно в наш век. На флоте я раньше служил. Кочегаром. Так мой товарищ, простой матросик, в гражданскую крейсером командовал. А разве после войны рабочие, деревенские мужики не становились директорами заводов, управляющими банков, председателями исполкомов? Конечно, ошибались без конца, но, как видите, и сейчас тянут, и уже опыту набрались. Да, возьмите меня: до сих пор грамматику изучаю, зато секретарша уже перестала над моим правописанием подсмеиваться. Ничего не поделаешь, такое время.

Ожидая в коридоре опекуна, Ленька подумал: надолго ж он застрял в канцелярии. Что он обсуждает там с заведующей: какие шоры надеть на него, Леньку? Не зря ли он спасовал вчера перед дядей Костей? Может, не надо было вторично приходить в школу? Э, да черт с ним! Вернуться в колонию никогда не поздно. Сперва надо посмотреть, какая тут житуха. Опекун у него мужик занятный. Моряк, грудь, руки в наколке, будто у блатного. Воевал с беляками, как и его отец, Колодяжный. С ним интересно.

Когда Леньку опять позвали в канцелярию, Полницкая встретила его сухо.

— Почему ты ушел с урока? Школьную дисциплину нельзя нарушать, заруби это себе на носу. Если у тебя буду возникать конфликты с ребятами или… со старшими, обращайся к руководителю класса, а то и прямо ко мне.

Ленька насупился, исподлобья бросил взгляд на Мельничука, словно говоря: «Так и знал. Жучить начнет». Но все же ни грубить, ни возражать не стал и беспрекословно согласился сесть в шестой класс.

В девятилетке Охнарь с первых же дней повел себя так, точно был одним из ее старожилов. В класс он вошел развязно, ни с кем не поздоровался и сел на первую парту. Рёбята были озадачены: обычно новички держались скромно, вежливо.

На большой перемене Охнарь бесцеремонно оттолкнул плечом от доски ученика Садько, юркого остриженного паренька с бесцветными ресницами на розовых, припухших веках и оттопыренными хрящеватыми ушами, уверенно завладел мелом, тряпкой и стал рисовать.

Это было явным вызовом классу. Ребята торопливо стянулись к доске, тесно и плотно обступили поссорившихся. Десятки недоброжелательных взглядов ощупывали новичка.

— Ты чего задаешься? — тут же наскочил на него Садько. Нос его сморщился, как у хорька, он выпятил грудь, чувствуя за собой немую поддержку группы. — Оплеуху хочешь заработать?

Охнарь быстро повернулся к нему, точно ждал этого:

— А сколько вас таких на фунт наберется?

— Одного меня хватит. Вот как дам по мордам, так и выскочит мадам.

Охнарь приложил ладонь трубкой к правому уху, пригнулся к Садько.

— А? Что? Как? Да говори громче, зудит, будто комар. Иль голос потерял со страху?

— Еще задается… зануда.

— От такого же слышу.

— Отойди от доски.

— Отодвинь попробуй.

— Нарываешься? Хочешь, чтобы открутил тебе носовой кран?

— А видал эту печатку? — Охнарь медленно сжал кулак и поднес его к самым губам Садько. — Вот приложу к твоему удостоверению личности, родная маменька не признает.

Он зло, насмешливо прищурился, тоже выпятил грудь и принял напряженно-небрежную позу. Он умышленно полез на ссору, совершенно не желая скрывать своего пренебрежения к этим «чистюлям», и теперь готов был драться хоть со всем классом. Заведующая стала вертеть им будто куклой, да еще эти сосунки начнут свои правила устанавливать? Слишкоком жирно. Из осторожности Ленька незаметно прижался спиной к стене, чтобы не напали сзади.

— Слушай, новенький, нехорошо так! — открыто глянув в глаза Охнарю, негромко и серьезно произнес весь подобранный, аккуратно одетый мальчик с покатыми сильными плечами. Как впоследствии узнал Ленька, звали его Опанас Бучма, он был первый ученик в шестом «А» и пользовался всеобщим уважением. — Чего толкаешься? Ты не на базаре!