Николай Романов - Встреча с границей

И тут меня осенила мысль: «А что, если позвонить Любе по телефону?» Как это я раньше не додумался?

Дежурил по заставе ефрейтор Железняк. Конечно, лучше бы кто-нибудь другой, но сейчас у меня нет выбора.

Хожу около комнаты службы и только что не облизываюсь, как наш кот Прошка, когда ему нужно было что-нибудь стащить у мамы из погребка. Железняк заметил меня.

— Ты чего болтаешься около двери, как маятник?

— Скучно. Нельзя посидеть немножко около дежурного?

— Валяй! Может, тебе мягкое кресло принести?

— Ну и язык...

— Какой? Острый, длинный, бойкий? Только не повторяйся. Не люблю штампов.

Молчим. Железняк читает толстую книгу, изредка посматривает на меня, щурит свои насмешливые глаза. Наверное, какую-нибудь каверзу придумывает. Но ничего не поделаешь. Ради того чтобы позвонить, на любые жертвы пойдешь.

— Ты что читаешь?

— Коран. Интересная книга. Про любовь.

— Ты всех дураками считаешь?

— Всех, кроме себя.

Нет, с этим чертом надо поласковее, иначе ничего не получится со звонком. Подсаживаюсь поближе к телефону.

— Алеша, вот телефон стоит...

— Гениальное открытие! — осклабился Железняк. — Впрочем, я тоже это заметил. Так что не один ты гений.

— Он напрямую с отрядом?

— Не только, с отрядом. Можешь даже Москву вызвать. У меня уже однажды был такой случай на севере. Звоню в отряд, чтобы время спросить, а у телефона сам начальник пограничных войск Союза. Генерал! Я сначала думал, дежурный телефонист разыгрывает, хотел даже шугануть как следует, а когда раскусил — слова не мог выдавить. Начальник заставы за меня договаривал, да и тот заикался.

— Хватит дурачить.

— Честное пограничное! После начальника заставы опять меня позвал к телефону. Расспросил: кто, откуда, сколько служу, имею ли медаль пограничную, хорош ли харч, выдали ли зимнее обмундирование... Про обмундирование я загнул тогда, сказав, что выдали. И не то чтобы хотел соврать, а просто так, от волнения выскользнуло.

— А потом начальник пограничных войск пригласил тебя в Москву кофе пить?

— Он кофе не пьет, только чай, и только крепкий, «пограничный», — убежденно поправил меня Железняк.

— А еще что он любит?

— Ну исправную службу, конечно, и баньку с паром. И тоже неспроста. Сегодня помылся в солдатской баньке, завтра отведал хлеба местной выпечки, послезавтра заглянул в прачечную, увидел белье застиранное — глядишь, начальству хозяйственному или, вернее сказать, бесхозяйственному тоже будет парная с березовым веничком. Простой пример. Поговорил генерал тогда со мной по телефону, а после я сам несколько дней интервью давал своим командирам. Даже из округа звонили. И как узнали, чем интересовался генерал, на второй же день всех в зимнее обмундирование одели... — Железняк поднялся. — Вот что, парень, зачем пришел? Звонить?

— Да, — вырвалось у меня.

— Кого вызвать?

— Нет, я вообще...

— С «вообще» не соединят. Подежурь минут двадцать, пока я перекушу.

«Ну, двум смертям не бывать, а одной не миновать!» — подумал я и чужим, деревянным голосом попросил квартиру начальника отряда. Из трубки ответили: «Полковник в штабе. Соединяю». Я испуганно нажал на рычаг телефона. Но вскоре раздался резкий звонок.

— Рядовой Иванов слушает! — ответил я и тут же почувствовал, как задрожала трубка в руке.

— Вы что хотели, товарищ Иванов?

— Хо-хо-хотел у-узнать, сколько времени... У нас все часы стали.

— У меня тоже. Следующий раз не занимайте телефон пустяками.

Хорошо, что Ивановых много в отряде, может, не дознается, который...

Если бы настроение, человека можно было передать в красках, то сейчас надо мной сияла бы весенняя радуга. Я всему радовался. И тому, что уже четвертый раз поднимаюсь в горы, что иду легко, и даже тому, что возглавляет группу ефрейтор Железняк. Я не ошибся — он был редактором «Протирки». Но карикатура на меня не появилась. Я догадывался, чья это забота.

Признаюсь, после первого спуска с гор я шел в канцелярию заставы к капитану Смирнову выслушивать благодарности. А он встретил меня буднично. Да еще предупредил: рано кричать «ура». И может быть, именно поэтому меня сейчас так окрыляло доверие командира.

По окончании инструктажа начальник заставы задержал меня.

— Действуйте осмотрительно, к черту на рога не лезьте. Примеры тогда хороши, когда хочется подражать им. Оступитесь — посеете только лишние сомнения у молодых. Граница — это прежде всего труд, упорный, постоянный. Здесь не ставят рекордов, здесь служат.

Радовался и за Лягутина. Наконец-то он пошел сегодня на левый фланг горного участка. От счастья Ванюха чуть не свернул мне шею, будто и в самом деле я тут сыграл решающую роль. Капитан присматривался к нему сам. Но бедный парень! Восторженный, впечатлительный, по уши влюбленный в горы, он шагал в паре с молчуном Чистяковым. С кем поделится земляк своими первыми впечатлениями о встрече с границей?

Я шел и подтрунивал над собой. Давно ли по наивности своей считал, что граница — это прямая, как стрела, линия, а рядом с ней — незарастающая пограничная тропа, которую день и ночь утюжат дозорные. Утюжат-то утюжат, да только не тропу и не прямую. Кроме того, есть еще тыловые участки, куда сегодня шагаем мы. И их надо держать под наблюдением. Не должно быть лишних людей ни на границе, ни на тыловых подступах к ней.

Ох уж эти «лохматые» подступы, как их прозвал Железняк. Впереди, насколько доставал глаз, громоздились горы. Они словно накладывались друг на друга разноцветными тенями — серыми, коричневыми, фиолетовыми, сиреневыми. Главный хребет неуклюже уползал куда-то влево. Над ним дымились, плыли, как облака, снежные вершины.

Мы поднимались по узкой лощине. Справа и слева сторожили дозорные башни, выточенные ветрами.

Третьим шел с нами Янис Ратниек. Я все больше и больше привязывался к этому дюжему парню с постоянной улыбкой на крупном продолговатом лице. Латыш, оказавшийся за тысячи километров от своей Лиепаи, чувствовал себя здесь не гостем, а хозяином. За год службы он настолько хорошо овладел русским языком, что начальство ставило его в пример за четкие рапорты и ответы на занятиях.

Я прислушался. Железняк рассказывал Янису очередную историю.

— На той заставе был у меня приятель, Федя Повар. Сколько, бедный, натерпелся со своей фамилией. А к тому же он был еще и по должности повар. В общем, дважды повар. Приезжает как-то большой генерал из Москвы — и в первую очередь на пищеблок. Повар растерялся. В одной руке поварской колпак, который не успел надеть на голову, в другой — артельная ложка, и валит прямо с этим инструментом к генералу: «Товарищ генерал, повар рядовой Повар; на первое — щи кислые, на второе — рыба жареная с картофельным пюре, на третье — молоко, на довольствии состоит...