Игорь Сапожков - Перегон

Эшелон часто останавливался, высаживал прибывших к местам отсидок зэков, забирал новых этапников, с так называемых «пересылок» и продолжал свой путь. Смотрящим состава был законный вор Момонтов, Аркадий Петрович по кличке Мамонт. Этобыл кряжистый, плотно сбитый 60-тилетний мужчина, с острыми, колючими глазами и седым ёжиком на затылке. Размытые годами, наколотые на его пальцах перстни, говорили о его высоком положении в воровской иерархии. Большая часть его жизни прошла по лагерям да зонам. Был он вором старой закалки, помнил ещё «сучью войну» и вынес из неё немало полезных уроков. Мамонт держался воровских понятий и приучал к ним всё население этапа. У него не осталось ни родных, ни друзей, верил он в фарт и судьбу, не признавал любую власть и всех, кто на неё горбатил. Офицеров и прапорщиков он презирал, вохру не считал за людей, к солдатам относился с сочувствием, к зэкам по-разному…

Аркадий Петрович был безумно богат, и не деньгами которых имел большое множество, а именно тем, что деньги эти ему не требовались. Деньги, которых было действительно очень много, назывались « общак » и этот этап был особенный. На последней сходке воры решили, что держать скопившуюся, огромную сумму в одном месте слишком опасно. Кроме того, времена наступали такие, что деньги вообще держать не следовало. Их необходимо было либо перевести в валюту, которая сама по себе была товаром, потому что покупалась-продавалась, при этом постоянно дорожая, либо вложить в приносящие доходы предприятия — цеха. Общак поделили на пять частей и решили развезти этапами по разным схронам, откуда деньги будет легко и безопасно забрать в нужное время. «Перегон» должен был доставить доверенную Мамонту часть общака, в монастырь-староверов, куда-то под Комсомольск на Амуре. Там служил помощником настоятеля, бывший мокрятник по прозвищу Грех, а ныне брат Савелий, человек проверенный, до денег и мирских соблазнов не жадный, не болтливый, к тому же старый знакомый Мамонта по разным «командировкам». В детали операции были посвящены лишь её исполнители. Стальной ящик с деньгами, часть которых уже была переведена в английские фунты, был надёжно спрятан верными людьми, место его нахождения — нычка , была известна только Мамонту. Брату Савелию было поручено получить общак от Мамонта, спрятать в одной из могил на монастырском кладбище и ждать указаний — так решили на сходке , так и сделали. В помощь Аркадию Петровичу выделили двух похожих друг на друга, как два булыжника амбалов — Лёху и Миху, готовых пойти на всё по команде вора. Маршрут этапа был составлен так, что раз в неделю состав останавливался в районе дислокаций комендантских военных гарнизонов или лагерей, расположенных вдоль пути следования. Зэки, поделенные на отряды, пересаживались в крытые жестью грузовики и отправлялись в баню. Обычно из бани удавалось отправлять малявы — письма родным и близким. Это делали вольняшки, за деньги, кастеты, ножи-выкидухи или другой тюремный ширпотреб. Раз в неделю Мамонт отправлял хитрую маляву ворам отвечающим за большой общак , те внимательно следили за передвижением состава.

А ещё Аркадий Петрович понимал, что зэков в этапе нужно держать в жёсткой узде, чтобы избежать лишних шмонов и проверок, тем самым свести риск обнаружения нычки к минимуму. Он правильно рассчитал, что без шума-кипеша, драк и разборок, у охраны сложится впечатление, что везут они тихий этап. Соответственно меньше шнырей потребуется капитан Самсонову, меньше лишних глаз будут стрелять по теплушкам, меньше слов будет сказано-пересказано. Таким образом в каждый вагон был назначен авторитетный положенец , который смотрел за порядком. Зэки конечно играли в карты, бодяжили чифирь и партачили колокола , но не было беспредела . Каждая грызня разводилась по поняткам положенцами или самим законником . Шёл тихий этап…

Саша любил этот сон, он приносил временное облегчение, уводил от ужасных мыслей в мир детства, мамы и медленно исчезающего из памяти отца. Ему снились колонны Исаакиевского Собора. Из углового окна их квартиры, был виден краешек купола, несколько колон и даже кусочек портика. В отцовский двенадцатикратный «Цейс», Саша часто любовался величественной красотой бронзовых статуй. Однажды за этим занятием его застала мама. Она нежно погладила его по стриженной голове:

— В блокаду мы прятались там от бомбёжек. Нам бабушка, ещё до войны рассказывала, что Исакий заговорённый… Так и вышло, за 900 дней в него не попала ни одна бомба…

Саша проснулся и рывком сел, в висках безжалостно стучали сухие, как выстрелы слова приговора: «…заменить высшую меру наказания, на двадцать пять лет содержания под стражей, в колонии строгого режима…» Вытерев ладонью пот с лица и шеи он снова лёг и закрыл глаза. Появилась за ночь постаревшая мать, через знакомых в Адмиралтействе, она нашла влиятельных людей, которые пользуясь своим положением, уговорили тюремные власти под их ответственность, отпустить осуждённого на могилу отца. Саша отказался, разве это могила — холодный камень и громкие, но пустые слова, от них только муторно на душе! Да и нет там отца, он где-то на дне океана, охраняет свою субмарину… Мать полтора часа проплакала в комнате для свиданий.

Этап спит. В вагоне душно. Саша чувствовал эту столыпинскую духоту не лёгкими, хотя воздуха пригодного для дыхания тоже не хватало, но кожей. В вагоне было душно от вереницы недель, месяцев, лет животного страха людей, Страха перед неизвестностью, который въелся в шершавые доски вагонных стен, страха перед безысходностью, который изо дня в день врастал в ребристые прутья решёток. Сквозь густой дух плохо вымытых тел, нестиранной одежды, ржавой железнодорожной воды, пробивался липкий запах страха. Он угнетал заключённых, доводил их до нервных срывов и безумных поступков…

— Что начальник, билеты проверяешь?

— Нет уркан , тебе билет не нужен, я тебя по-льготному, до конечной прокачу…

Саша резко сел на нарах. Он всегда так внезапно просыпался. Рядом с ним, у сетки отгораживающей жилку от вертухайского ряда , стоял паривший первую ходку , молодой карманник Таран. Уперевшись локтями на горизонтальные прутья решётки, он вяло поругивался с солдатом.

— И что у нас за конечная? — не унимался Таран.

— Посёлок «Стенка», слыхал про такой… — мрачно пошутил солдат.

Саша прижался лбом к столбу, поддерживающему верхний ярус нар и чуть прикрыл глаза. Сквозь ресницы, он видел переминающегося с ноги на ногу зэка. Таран стоял босиком на грязных, грубо струганых досках пола. Несколько дней назад ему не свезло и он проиграл в буру сапоги, теперь вот был злой и голодный. Проиграл он киевскому катале Фантамасу. Тот поставил на кон две банки сгущёнки от которой у Тарана «потекли слюни» и он стал думать не головой, а желудком. Уже третий день зэка Таран, откладывал свою пайку, чтобы сменять её на любую обувь.

Читать дальше