Игорь Сапожков - Перегон

— О, Саня, ты не дрыхнешь уже… Меня Мамонт за тобой послал, но сказал не будить… Зубы погреем?

Саша достал из кармана висевшей на столбе робы пачку «Памира», угостил папиросой зэка и кивнул подбородком на край худого полосатого матраца. Таран ловко вскочил на нары и уселся, поджав под себя замёрзшие ступни. Они молча покурили и затем вместе пошли в дальний угол, где кантовался вор.

Со стороны конвоя, в стене вагона было вырезано несколько длинных, узких окон. В них пробивались острые, как бритва, лучи солнечного света. Световая полоска больно резанула по глазам, зэки замедлили шаг. Вокруг воровских нар собралось несколько человек, Саша узнал смотрящих соседних вагонзаков, они сидели на нарах рядом с вором и внимательно слушали каждое его слово. Мамонт заметил Сашу и жестом подозвал к себе.

— Здорова всем!

В ответ закивали, никто не проронил ни слова. Саша остался стоять в проходе положив локти на верхние нары. Вор продолжал:

— … И вот, что я решил, братва, — он не оборачиваясь махнул рукой. Лёха и Миха, как по команде встали, отошли в угол и вернулись, неся на руках каждый по два увесистых, картонных ящика, — Это грев босоте от меня и всего сходняка . Делить так, чтобы всем досталось, а то и вправду переморят нас урезанной солдатской баландой …

Зэки одобрительно загалдели. Они ещё немного посидели, кто-то открыл и заглянул в ящик, в нём были консервные банки, грубо посоленное сало, плотная упаковка сухарей, кулёк конфет, несколько пачек рафинада, сгущённое молоко, большой пакет рассыпного чая.

— Ну что, — обратился вор к Саше, когда все разошлись, — сводим стрелу ?

Он снял с табурета служившим тумбочкой, несколько лежавших одна на одной книг и подвинул его к Саше.

— А сколько ещё кататься? — спросил Саша вместо ответа.

— Кататься, — Мамонт криво ухмыльнулся, — может месяц, может шесть…

— А вы узнавали о ней, Аркадий Петрович?

— Там смотрящей старая кобла, она рассказала, что красючка не блатная, тихая… — и добавил, — я люблю тихих баб…

— А зовут её как? И откуда она? — продолжал задавать вопросы Саша.

— Я не спрашивал… А какая разница? — искренне удивился Мамонт.

— А здесь по какой чалится? — не унимался зэк.

— Ты вот что Саша, — вор хитро улыбался, сетка тонких морщин расчертила его лоб картой речушек и рек Приуралья, — надо грев бабам передать, ты и доставишь, за одно сам обо всём перетрёшь, — он наклонился ближе к Саше и добавил, — ночью Кошлатый на вышке, его предупредят…

Конечно никаких вышек в вагоне не было, но Саша прекрасно понял, что сказал ему вор. Он вообще быстро выучил этот яркий и точный язык, кроме слов в нём были важны интонации, длинна пауз, в некоторых случаях короткие, но выразительные жесты, заменяли целые предложения.

Месяц назад, Сашу водили на плановую беседу к заму по режиму капитану Самсонову. В закрытых учреждениях процес воспитательной работы заключается в том, что режимник пытается выудить из осуждённых информацию о настроениях в отряде — готовится ли бунт или планируется побег, кто зачинщик, каким образом в зону попадает грев, вобщем вопросов хватает. У самого входа в Ленинскую комнату, Саша столкнулся лицом к лицу с девушкой. Их глаза встретились, сердца ускорили ритм. В это мгновенье поезд, чуть резче обычного притормозил, из под стальных колёс полетели искры, на кухне с плиты упала кастрюля с сечкой, а на письменном столе майора Жилкявичуса подпрыгнул и свалился на бок бюст Железного Феликса. Оба охранника пошатнулись и разлетелись по сторонам, один почти упал, а второй устоял на ногах, ухватившись за поручень. Саша, тем временем подхватил за талию потерявшую равновесие девушку. Её тело вздрогнуло, словно от электрического разряда. Они не отрываясь смотрели друг на друга, пока пришедшие в себя солдаты, не растащили их по сторонам. В зоне такой встречи быть не могло даже в теории, но во время транзита случалось много необычного…

Ленинская комната была убрана красными, революционными тонами. Под потолком покачивались десяток вымпелов с тремя бородатыми профилями. Над окном был натянут лаконичный, но ёмкий транспарант «Ленин, Партия, Народ, КПСС!» Сам же классик коммунизма, точнее его лобастая гипсовая голова и покатые плечи, покоились в углу на большом ящике, обёрнутым красным бархатом. Под бюстом была скромная надпись: «Ленин всегда живой!» и подпись «В. И. Ульянов-Ленин.» Голова подозрительно щурилась не только на зэков, но даже на вохру, солдат и офицеров, как бы напоминая, что невиновных у нас нет, просто не до всех пока дошли руки…

Саша терпеливо дослушал Самсонова, вернулся в свой вагон, лёг на нары лицом в подушку и опять увидел девушку. Он как бы наблюдал за ней со стороны, закрыв глаза и подставив лицо ветру она стояла у парапета тянувшегося вдоль Мойки. Мимо лениво прополз трамвай, а где-то позади её, пытался поцеловать низкое ленинградское небо, золотистый шпиль Исаакия.

Эшелон с человеческим грузом, разрывая мглу влетелв бесконечный, как полярная ночь, тоннель. С другого конца по параллельной колее, навстречу мчался товарняк с брёвнами. Завидев встречный прожектор, товарняк вежливо загудел! Жуткий рёв разорвался в каменном мешке на миллионы децибелов и резонансом отражаясь от бетонных сводов тоннеля, ворвался в вагоны. Душераздирающий, похожий на вопль раненого животного вой, разбудил людей, подбросил их с нар, раскидал по углам вагона. Испуганные зэки, зажав руками уши, в панике бросались на решётки. На утро в больничку внесли два трупа — пожилого заключённого и молодого солдата. Доктор Калугина после беглого осмотра, констатировала смерть в результате разрыва сердца.

— …Таким этапом скорее на морг попадёшь, чем на крытку, — вернул Сашу в реальность, хриплый голос его соседа по нарам квалифицированного стопоря Тёсы, — треть пайка на рыло, это ментовский беспредел .

Зэков действительно очень плохо кормили. Нормы сами по себе были маленькими, качество продуктов самым низким к тому же и вохра подворовывала. Время от времени по разным причинам случались перебои с подвозкой продовольствия. Тогда зэков кормили солдатским пайком из расчёта один паёк на троих заключённых. От голода конечно не умирали, но обстановка в этапе была накалена.

— Будешь людей будоражить, спустим в дизель, — ответил ему прибежавший на шум, старший наряда прапорщик Кривошей.

— Где здесь люди, прапор? Это же скелеты ходячие… Мумии, понимаешь? И не пугай меня кичей дизельной, я там пол срока смотал… Всех закроете там, что ли?

— Ты, злыдень добалакаешся, — Кривошей был родом с Западной Украины и когда нервничал переходил на родной язык, — и не такых крутылы…