Сборник - Приключения-76

Через несколько дней после убийства Мухина на конспиративной квартире в Благовещенске собрался подпольный штаб борьбы против интервентов. Совещанием руководил Чумак.

За комиссарами давно была установлена слежка. На этот раз ищейки напали на след руководителей амурских большевиков. Интервенты и белобандиты окружили дом, ворвались с ручными пулеметами, карабинами.

Комиссаров упрятали в Благовещенскую тюрьму. Андрея Чумака допрашивал палач из казачьей контрразведки князь Чочуа. Бил, пытал. Требовал, чтобы Чумак раскрыл планы партизанских отрядов. Приставлял к виску дуло револьвера. Нажимал спуск: «шутил».

В других камерах допрашивали остальных комиссаров. Никто не дрогнул, не выдал. Так повторялось каждый день.

Палачи поняли, что допросы ничего не дадут.

Ночью 26 марта 1919 года полураздетых комиссаров вывели из тюрьмы под усиленным конвоем и увезли за город. У глиняного карьера белогвардейцы остановили их перед большой ямой, кололи штыками, били шомполами, все ближе подталкивая к могиле.

Наступили последние минуты перед казнью. Комиссары попрощались друг с другом. Яков Шафир бросил в лицо убийцам:

— Палачи, даже с родными проститься не дали.

Андрей Чумак шагнул к могиле, пожал руки друзьям. Поднял голову, взглянул на небо. Мысленно попрощался с женой и детьми. Залп. Он уже не видел, как из рядов обреченных вырвался Петр Зубок, а затем Прокопий Вшивков.

Озверевшие белобандиты шашками рубили комиссаров по голове, лицу, рукам, ногам.

Залп по беглецам. Еще один залп по уже растерзанным смертникам.

Через год партизаны изгнали врага и освободили Благовещенск. С непокрытыми головами долго стояли боевые друзья у ямы, где убийцы сделали свое черное дело.

Семья Андрея Кондратьевича оставалась в Харбине. Подпольный комитет большевиков взял на себя заботу об этой семье, а в 1923 году отправил ее из Харбина в Москву. Поезд отошел от перрона и повез родных Андрея Чумака по нескончаемому сибирскому пути на вновь обретенную ими Советскую Родину.

События, о которых рассказывается, произошли в Белоруссии сразу после Великой Отечественной войны.

Теперь войну он видел во сне. Она возвращалась к нему постоянно, и сны эти были однообразны и длинны, как бесконечные товарные составы. Он все время убегал, а за ним, беззвучно лая, неслись собаки и солдаты без лиц, только плечи и каски. Стреляли. И выстрелов он не слышал, только вспышки огромные, как сполохи грозы, и ожидание чего-то страшного и жестокого.

Но на этот раз Егоров услышал звук выстрела и, просыпаясь, никак еще не осознал, где кончается сон и начинается реальность. Он лежал в саду под яблоней на жестком топчане. Гимнастерка валялась рядом на земле, а на ней ремень с кобурой. Действуя инстинктивно, еще не придя в себя, он вытащил наган и, как был в одних галифе, нижней рубашке и босиком, выскочил за калитку.

Вдоль улицы в клубах пыли неслась тройка. Она приближалась стремительно, и Егоров увидел человека, погонявшего лошадей. Он стоял, широко расставив ноги, словно влитой, хотя бричку немыслимо трясло на разъезженной деревенской улице. В бричке были еще трое. И когда лошади были совсем рядом, один из троих поднялся на колени и взмахнул рукой.

— Прими подарок, участковый!

Егоров выстрелил, падая. Сбоку глухо рванула граната. Участковый вскочил и, положив наган на сгиб локтя, выстрелил вслед бричке еще шесть раз. Когда осела пыль и стук колес ушел за околицу, Егоров увидел метрах в десяти лежащего человека. Он лежал, неестественно раскинув руки, но все же Егоров полез в карман, где лежали патроны, и перезарядил наган. Мягко ступая босыми ногами по горячей пыли, участковый подошел к убитому, перевернул его и, мельком поглядев в лицо, понял, что этого человека он видит впервые. «Так кто же все-таки кричал с брички?»

— Участковый, младший лейтенант!

От сельсовета бежал боец истребительного батальона.

— Ну, что? Что там еще?

— Бандиты сельсоветчиков перебили.

За окном лежали развалины города, соединенные темными, без фонарей, улицами. Редкие огоньки окон можно было пересчитать по пальцам.

— Видишь, Василий Петрович, — сказал начальник отдела, — видишь, какой стал город. Темнота, грязь, развалины. А я здесь вырос. Он зеленый был, добрый.

— Восстановим, — ответил Грязновский, — еще лучше станет.

— Может быть, лучше, но не таким.

Начальник отдела открыл сейф, достал папку.

— Вот я тебя зачем вызвал. Поедешь в район. В лесах между деревнями Ольховка и Гарь банда объявилась.

— Большая?

— По нашим данным, стволов сорок.

— Чья банда?

— Видимо, Музыки.

— Он же в Литву ушел.

— Говорят, соскучился по нас очень и вернулся.

— Это точно?

— А ты фотографию посмотри. Вот донесение Егорова о нападении на сельсовет. У участкового фотоаппарат трофейный, он сфотографировал убитого и следы.

— Так, — сказал Грязновский, — так, что-то похоже. Кого же он мне напоминает?

— Да чего ты голову ломаешь? Сенька это, Музыкин младший брат. Подбил его Егоров. А вот дальше, видишь ли, послание.

Грязновский сел удобнее и прочитал прыгающие безграмотные строчки.

— Так, значит, за братца сто энкаведешников и большевиков. Ничего, с размахом начинает действовать.

— Егоров мужик умный, хочу забрать его сюда, в аппарат угрозыска, — начальник опять встал, подошел к окну, — видишь, даже следы, типичные для этого налета, дал.

Грязновский полистал страницы дела, начал читать рапорт участкового: «Также сообщаю, что, кроме гильз отечественного и немецкого образца, мною обнаружено:

1) на одном из колес брички лопнула металлическая шина и поэтому остается характерный след;

2) в подкове коренника на правой задней ноге не хватает трех гвоздей;

3) кроме того, перед нападением в селе появился велосипедист. След его велосипеда точно такой же, как оставленный на месте преступления в деревне Ложки. Протектор переднего колеса имеет три широких гладких заплаты, причем одна из них четко выдавливает цифру «девять»...»

— Молодец, — Грязновский закрыл папку, — ведь, кроме этого, ничего нет. Велосипедист, я думаю, наводчик: сначала в деревне появляется он, потом бандиты. И видимо, этого человека знают. Привыкли к нему, иначе чужого, да на велосипеде, «срисовали» бы сразу же. Вот его и надо устанавливать.

— А кто тебе мешает. Устанавливай. Вот поезжай в район и устанавливай на доброе здоровье. Группу я тебе дам. Шесть оперативников и шофер. Пулемет дам МГ, автоматы. Выезжать сегодня ночью. В конце месяца, — начальник угрозыска полистал календарь, — числу к двадцать девятому, Музыку нужно обезвредить.