Николай Коротеев - Искатель. 1977. Выпуск №5

Подполковник точно рассчитал время. Едва Зарубин, уже передавший шкатулку, вышел из подъезда и юркнул в подворотню, как сани остановились.

Чухновский вдруг почувствовал: ему несколько страшновато выйти из саней, одолеть полтора десятка ступеней, чтобы подняться на бельэтаж. Подполковник глянул на темные окна своей квартиры. Он сам распорядился повесить плотные портьеры и частый тюль.

Напрасно торчал Зарубин во дворе, следя за черным ходом дома Чухновского. Едва он вышел из парадного и свернул в подворотню, в подъезд вошел «посыльный от ювелира», который получил браунинг у горничной и передал его Митрофану Евдокимовичу. Несколько минут было в распоряжении подпольщиков. Их оказалось достаточно. Зарубин остался не раскрыт, а по его следам шли люди Чухновского.

Штабс-капитан слышал, как отъехали от дома сани подполковника, подождал еще и наконец должен был уйти.

В переулке, который выходил на центральную улицу, Митрофан Евдокимович спустился в недорогой трактир. Здесь обычно собирался ремесленный люд. Заказав чаю с баранками и холодец, Митрофан Евдокимович с удовольствием принялся за еду.

Посетителей в трактире было немного. В дальнем углу кто-то время от времени пытался то ли затянуть, то ли продолжить: «Навстречу роди-мая ма-ать…», но дальше этой строки песня не шла. Две лампы-«молнии» — одна над стойкой, над лысиной хозяина в замызганном белом фартуке, вторая горела посреди залы, скупо освещая сводчатый потолок.

Несколько парней за столиками оказались знакомыми, другие знакомы со знакомыми, в общем, чужих вроде бы не было.

Закончив трудиться над холодцом, славно сдобренным горчицей, Митрофан Евдокимович поднял глаза и увидел спускающегося в трактир Зарубина. Тот цепко оглядел собравшихся — сам он сюда приглашен был впервые, — прошел к столу.

— Позволите?

— Милости прошу.

Все-таки еще не вполне доверяя тому, что его не приметили в подворотне, Зарубин спросил:

— Это не вас я на Дворянской издали приметил?

— Наверное, меня, — очень спокойно ответил Митрофан Евдокимович. — При моей комплекции тенью не проскользнешь.

— Человек! Чаю и баранок! — крикнул Зарубин.

И минуты не прошло, как перед ним оказался пузатый фаянсовый расписной чайник, блюдце с мелко наколотым сахаром, стакан. Распахнув поддевку и поправив усы, чтоб не мокли, Зарубин принялся чаевать.

— В десять тебе надо быть у портного, за базаром.

— Знаю.

— Там переоденешься. Билет железнодорожный там же, у портного.

Держа блюдце на пятерне, Зарубин старательно дул на чай, хотя тот давно остыл. Штабс-капитану было трудно сделать глоток, боялся поперхнуться от радости.

— Там же вещички кое-какие в дорогу.

— В Читу? — осторожно, ненавязчиво спросил Зарубин.

— В Екатеринбург.

— Домой.

— Пусть так.

— Не с руки, — покачал головой Зарубин. — Я говорил, ищут меня там. Признают — дело завалю, сам пропаду.

— У портного новые документы. На другое имя. В Екатеринбурге остановишься в гостинице.

— Другой коленкор.

— Ты сопровождаешь связного, который едет в Москву.

— Ну…

— Тише. Ты его не знаешь. И не пытайся узнать. Если будет нужно, он сам подойдет к тебе, скажет: «Вы в Бугульме никогда не были?» Ты ответишь: «Вятич я». Потом ты должен будешь выполнить его приказ как указание господне. Понял?

— А он-то меня знает?

— Он тебя — да.

— Хм… Странно… — промычал Зарубин. — Не доверяете?

— Раз посылаем с таким человеком, не просто доверяем, верим.

— Ничего себе… — усмехнулся Зарубин, но тут же сменил тон. — Конечно, вам виднее.

— Дело слишком серьезное, чтоб самолюбие тешить. К портному тебя проводит наш товарищ. И от портного до вокзала.

— Может быть, это лишнее? — поморщившись, проговорил Зарубин.

— Нет. Не лишнее. У нас сложилось впечатление, что последнее время нами всеми очень интересуются. Чуть не каждый день приходится уходить от слежки.

— А оружие? Мне завтра нужно передать вам оружие. Я отдал деньги за двенадцать револьверов.

— Револьверы мы получим.

— Но они же не со мной.

— Дадите адрес и пароль.

— Невозможно.

— Сделайте так, чтоб стало возможно. За оружием сходит товарищ, который вас будет провожать.

— Постараюсь. Все так неожиданно. — Зарубин растерянно пожал плечами. — За кого я буду себя выдавать?

— Доверенное лицо ювелирной фирмы «Циглер и K°». В Екатеринбурге интересуетесь камнями, но не очень. Никаких сделок.

— Согласитесь, Митрофан Евдокимович, — сказал Зарубин с какими-то странными, необычными интонациями в голосе и необычными движениями рук, и его посадка за столом на ка кое-то мгновение стала совсем непохожей на ту, как обычно сидят увальни-пимокаты, Но это продолжалось лишь мгновенье, и Митрофан Евдокимович решил, что ему почудилось: слишком напряжены нервы последнее время, слишком неутешительные вести приходили из других городов Сибири. Военная интервенция на Дальнем Востоке, атаманщина в Забайкалье, а затем мятеж белочехов временно приостановили разгром сибирской контрреволюции. Первые же дни белых восстаний и мятежей превращались в вакханалии казней и зверских расправ с большевиками. Не много революционеров уцелело.

Вот тогда Саше подвернулся случай познакомиться и сблизиться с Буровым. Почти сразу, с перерывом в месяц после посылки первого связного Дмитрий Дмитриевич и был отправлен в ЦК, в Москву. Все могло случиться на пятитысячеверстном пути от Иркутска до столицы.

А связь с центром стала необходима, как воздух. Без нее не виделось никакой возможности установить контакты с людьми и организациями других городов, наладить объединенные действия. Посылка людей в Красноярск, Новониколаевск, Омск, Томск могла дорого обойтись и не дать никакого результата. У кого можно остановиться, с кем связаться, кто остался надежен?

И самый длинный путь — дорога в Москву, в ЦК, куда так же, как они, оставшиеся в живых и действующие коммунисты, конечно же, пошлют своих связных. Так оно и вышло.

Но то, что местным коммунистам представлялось самым верным, самым надежным и реальным — всеобщее вооруженное восстание, на деле оказалось не таким простым. Нужна была длительная и кропотливая подготовка, агитация в массах, создание организаций, координирование стихийных выступлений, руководство партизанским движением, чтобы оно было направлено прежде всего на помощь частям Красной Армии, а не оказалось бунтом села, волости, с какими колчаковцам не так уж трудно справиться.

На все требовалось время, время… Надо было действовать, действовать быстро, решительно. Не всегда так получалось. Не хватало сил. Не хватало людей. А кадровая, еще царской закалки контрразведка действовала на полную мощь. И не было такого подлого, грязного приема, которым бы она погнушалась…