Николай Поночевский - Искатель. 1977. Выпуск №6

Вся площадь, а с ней, казалось, и вся станица вздрогнула от внезапного звука и застыла, оглохшая от столь же внезапно возвратившейся тишины.

На глазах у сотен людей певец вздрогнул и вытянулся. Близко стоящие видели, как несколько раз шевельнулись его губы. Он медленно опустился на колени, затем рухнул ничком на помост и больше не двинулся.

Карпыч выронил винтовку с чуть дымившимся стволом, исступленно мотая бородой, выпучив обезумевшие глаза, диким голосом забормотал:

— Я не хотел, братцы! Он душу мне вывернул!

— А-а-а-а! — прорезал тишину страшный в своем отчаянье женский голос. Заржал поднятый на дыбы скакун. Над головой Карпыча молнией блеснул клинок шашки. — Гад!

Хрустящий звук удара. В лицо Илье брызнула кровь. Карпыч, тупо мотнув рассеченной головой, свалился под копыта лошади.

Кто-то подмял Илью, свалил на землю, неловко навалился сверху. Еще не успев что-либо сообразить, разведчик увидел, как скакун отпрянул от окровавленного тела конвоира и в тесноте обрушил передние копыта прямо на лежащего сверху человека, почувствовал страшную тяжесть и услышал над ухом протяжный старческий стон. И снова увидел скакуна, метнувшегося обратно к помосту.

— Казаки, бросай оружие! — повелительно крикнул зычный голос откуда-то с края майдана. — Вы окружены силами конного полка Красной Армии.

Сотни лиц повернулись на голос. Кричал смуглый рослый всадник, на черной папахе которого стоявшие поблизости увидели пятиконечную звезду. Но наибольшее впечатление производили нацеленные на толпу винтовки в руках окружающих его красноармейцев.

Казаки мгновенно взяли наизготовку оружие, но им не хватало главного: команды звонкого женскою голоса, к которому они привыкли и которому они полностью доверяли. Повинуясь единой мысли, связавшей всех одной волей, казаки, а вместе с ними все присутствующие неслуживые станичники, женщины, и дети вновь обратили свои взоры к помосту, к одинокой женской фигуре в казачьем облачении.

Шапошников нервно покусывал ус, понимая, что последнее слово принадлежит только этой прекрасной бандитке. Он видел труп на помосте, окровавленную шашку в руке атаманши. Нет, он не предполагал, он был уверен, что тело на помосте — это комиссар Волох и что убит он этой женщиной. Однако на войне бывают такие моменты, когда даже воинская доблесть, помноженная на ненависть к противнику, оказывается бессильной. Противники готовы схватиться в смертельной схватке, но между ними — многоликая толпа ни в чем не повинных и беззащитных людей. Что делать? Для всякого человека, если в нем есть что-либо человеческое, сомнений не могло быть. И если люди нередко пренебрегали столь необходимыми условностями, то лишь потому, что во главе их в такие моменты стояли обычные сволочи. В ком нет чувства сострадания и любви к другим людям, тот никогда не сможет любить и себя. Шапошников не был сентиментален, он просто родился и вырос в такой же станице, где обычай гласил: не бей лежачего. И эта простая заповедь запала в его сознание на всю жизнь. Сейчас эта невоюющая любопытствующая толпа лишала эскадрон возможности нанести внезапный решающий удар, но эта же толпа заперла в кольцо и банду. В создавшейся ситуации судьбу сражения и жизнь беззащитных людей держала в своих руках атаманша.

Шапошников увидел, как она сунула шашку в ножны, что-то сказала кому-то. Быстрым жестом скрутила волосы, запрокинула их на затылок и ловко надела папаху.

— Станичники! — донесся до комэска ее звонкий надломленный голос. — Только что вы слышали песню красного комиссара. Так петь может только честный человек, и друзья у такого человека не могут быть сволочами! Эти люди — его друзья, — она вытянула руку в сторону Шапошникова и его людей. — Расходитесь по домам! Пока все женщины, старики и дети не смотаются с майдана — ни один выстрел не прозвучит над станицей. Если хоть один красный выстрелит в это время, значит, он наплюет на могилу комиссара Сергея Волоха, и этот человек умрет! Расходитесь!

И пока станичники поспешно покидали майдан, комэска и атаманша пристально ловили каждый подозрительный жест друг друга. Ни один красноармеец и ни один казак не сдвинулись с места. Наконец враги остались наедине, ощетинившись обнаженными клинками, дулами винтовок, наганов, маузеров, револьверов и пулеметов на тачанках.

Наступил самый напряженный момент, когда любой подозрительный жест мог стать роковым для очень и очень многих. Горячий пот градом струился по лицу Шапошникова, заливая глаза. Мучительно хотелось провести рукавом гимнастерки по лбу, но не решался. Каждая секунда тягостного ожидания охлаждала противников и углубляла чувство напряжения, где у кого-нибудь могли не выдержать нервы.

— Эй, красные! — снова раздался голос атаманши. — Кто вам больше нужен: кто подчинялся или кто приказывал?

— Ты! — густым голосом ответил Шапошников, в который раз поражаясь смекалке этой женщины.

— Тогда, чтоб не было кровопролития, отпустите моих казаков по домам. Они больше не будут воевать с вами, коль я прикажу. Я остаюсь! Судить будете меня! Я поднимала казаков, мне и отвечать. Согласны?

Многие облегченно вздохнули. Некоторые осторожно отерли пот с лица. Шапошников окаменел в напряженном раздумье.

И в этот момент, когда противники, утомленные впечатлением встречи и огромным нервным напряжением, готовы были поверить в мирный исход встречи, прозвучал предательский выстрел. Никто не мог впоследствии вспомнить, откуда он был произведен, но резкий звук заставил вздрогнуть державшие оружие руки.

Винтовочные выстрелы, стрекот пулеметов, крики отчаяния и проклятия, дикое ржание раненых или просто напуганных лошадей, холодный перестук клинков — все смешалось в ужасающей какофонии.

До начала схватки Горбунов неподвижно лежал под телом деда Григория, притворяясь убитым. Никто не обратил на него внимания даже тогда, когда он, предполагая трагический поворот событий, вертел по сторонам головой, ища места, где можно укрыться от пуль своих. Ему хорошо был виден помост и лестница на него: другого здесь укрытия не найдешь. Рядом с лестницей на коне сидит Овсепян. Илья упустил его из виду на какой-то миг, когда тот выхватил револьвер и в кого-то выстрелил. Разведчик пружинисто вскочил на ноги и увидел несущегося прямо на него буланого жеребца. Почти в упор выстрелил в голову лошади, едва успел отскочить в сторону. Овсепян выронил при падении револьвер, но проворно высвободился из стремян, кинулся за оружием, однако Горбунов кошкой вспрыгнул на него, с размаху ударил по обнаженным в напряженном оскале зубам.

— Теперь-то мы с тобой рассчитаемся! — прокричал он, но не услыхал собственного голоса. Ударил рукоятью нагана по голове — испытанный прием разведчиков, когда нужно сохранить жизнь врага для получения каких-либо показаний. Быстро оттащил обмякшее тело к стенке помоста, огляделся.