Михаил Зуев-Ордынец - Библиотека приключений в пяти томах. Том 2

— Что это? — спросил тревожно Мокроус. — Это уже не термиты. Нет! Это на басмачей похоже!

Во тьме опять заухали выстрелы. Теперь стреляли беглым огнем.

— А-а! — крикнул Володя, силясь что-то понять и уяснить. — Это басмачи! Товарищ командир, бежим на подмогу, не то наши в ящик сыграют!

— Взвод, в цепь! — скомандовал Мокроус.

Через четверть часа цепь, утопая по щиколотку в зыбком песке, подходила к станции, все еще гремевшей выстрелами. Двигаться было трудно. Пулеметы пришлось нести на руках.

Володя бежал рядом с Мокроусом перед цепью. Володя спешил. Он ждал ежесекундно грохота взрыва со стороны станции. Ведь достаточно одной пуле попасть в белый изотермический вагон — и катастрофа неизбежна.

Когда цепь добежала до водокачки, пули защелкали по песку и рельсам. Здесь Мокроус остановил взвод. Красноармейцы стягивались под защитой кирпичных стен водокачки. И когда собрались в кулак, Мокроус крикнул, взмахнув наганом:

— Ура-а!

Тотчас же, остервенев, прыгая по песку, затарахтел пулемет. Наводчик на глаз, по вспышкам вражеских выстрелов, определил дистанцию. Вслед за ним заработал и второй “максим”. А первый перенес огонь за станцию, отрезая басмачам отступление.

Выстрелы на станции смолкли.

После тяжелого, опасного и победного боя попить чайку — наслаждение! Мокроус, окутанный золотистым чайным парком, блаженствовал. С бритого сизого его черепа пот катился крупными каплями, лежавшее на коленях полотенце хоть выжимай. За столом сидело все поголовно население Бек-Нияза. Все внимательно и с любопытством слушали Володю.

— Термитов неправильно называют белыми муравьями. Скорее это белые тараканы. Так авторитетно утверждают, — профессорским тоном говорил комсомолец. — Белые эти таракашки — злые враги цивилизации, особенно в тропиках и у нас здесь, в субтропиках. А почему? А потому, что жрут они все, кроме камня и железа: дерево, бумагу, кожу. Хорошо, Зосима, что ты сапоги свои в будке не оставил. Сгрызли бы они их от голенищ до подметок! — засмеялся Володя.

Зосима торопливо поджал ноги под стул и пощупал испуганно голенища сапог.

— Бельем, видать, они тоже не брезгуют, — сказала расстроенно Мария Николаевна, не забывшая свою невозвратимую потерю.

— Очень даже не брезгуют, — ответил Володя. — Те же авторитеты рассказывают про одного араба, который вечером уснул на гнезде термитов. А утром проснулся голенький. Термиты съели его одежду, до ниточки раздели!

— Вот жулики, — покачал головой Зосима.

— Вашим бельем. Марь Николаевна, они дали нам сигнал. А мы не обратили внимания, — продолжал Володя. — Они не одну уже ночь работали на нашей станции. Нападают они, как басмачи, в тишине, в тайне. Наружный слой не портят, а потом вдруг все валится и рассыпается. Видите, что наделали? — повел взглядом Володя.

— Скоро из Ашхабада ремонтный поезд придет. Исправим, — успокоительно сказал Козодавлев.

— Они полосой шли, — встал Володя и показал рукой путь термитов. — Зосимову будку прихватили, телеграфные столбы, часть железнодорожного полотна, а потом, наверное, на ту сторону, на юг двинулись.

— Совсем как Мулла-Исса! — засмеялся Мокроус. — Тот тоже навредит, ужасов натворит — и на ту сторону, за границу!

Мокроус вдруг вскочил и прислушался. Со стороны водокачки, в тени которой сидели под красноармейским конвоем пленные басмачи, послышались возбужденные, тревожные голоса. И сразу же хлестнул винтовочный выстрел. Мокроус швырнул на стол мокрое полотенце и выбежал из палисадника. Володя выбежал за ним.

На бегу они услышали второй винтовочный выстрел и тогда увидели маленького, верткого человечка, бежавшего в сторону железнодорожного полотна. Одет он был в темно-зеленую английскую шинель и высокий бараний тельпек [1] Тельпек — туркменская папаха. .

Мокроус потянулся к нагану и с досадой плюнул: далеко, из револьвера не достать! А маленький человечек в английской шинели карабкался уже на железнодорожную насыпь, за которой стояли стреноженные лошади басмачей. “Уйдет, гадина!” — отчаянно подумал командир взвода. Но грянули сразу три винтовочных выстрела. Маленький человечек ткнулся вперед, будто его ударили в спину, потом откинулся назад и упал навзничь, раскинув руки. К нему бежал красноармеец, на бегу передергивая затвор винтовки.

Мокроус сменил бег на шаг и повернул к водокачке. Издали он начал кричать:

— Проворонили! Огород с картошкой вам стеречь, а не пленных басмачей! Как это случилось? Как он мог отбежать так далеко?

Старший караула виновато отвел глаза.

— Они виноваты, товарищ командир, вот эти твари!

Красноармеец штыком винтовки указал в землю. Из многих отверстий в земле выползали маленькие белые насекомые. Их было бесчисленное множество. Шли они очень быстро, сомкнутыми рядами. Отдельные насекомые, большеголовые, желто-коричневые, били головой о землю, производя слабый, но неприятный скрежещущий звук. Это был, по-видимому, тревожный сигнал. Остальные отвечали на тревожный сигнал громким злобным шипением.

— Мы их сначала не заметили, — продолжал старший караула. — Он первый увидел и заорал страшным голосом: “Вах-вах! Белые дьяволы! Пропали мы, пропали мы!..” Тут и мы увидели эту пакость. Впервой увидели, нам это в диковинку. Ну и вылупили глаза. А он отполз потихоньку — и бежать!

— Союзники басмачей, значит? — покачал головой Мокроус и, нагнувшись, начал нагребать термитов в горсть. Но тотчас испуганно, брезгливо стряхнул их с ладони. На пальцах его появились капельки крови, как от укола многочисленных булавок.

— А кто бежал? Кого убили? — спросил Володя.

— Самого Муллу-Иссу, — ответил командир взвода. — Пойдемте посмотрим.

Убитый басмач, сухонький старичок с остроскулым изможденным лицом, лежал поперек рельсов. Высокий тельпек его свалился, обнажив бритую, с сабельными шрамами голову. Зеленая английская шинель распахнулась на груди, показывая рубашечную кольчугу. В одной из откинутых рук были зажаты янтарные четки.

— Лев ислама и стопобедный курбаши Мулла-Исса! — сказал негромко Мокроус. — Почему он себя стопобедным называл? Потому, что сто раз был бит Красной Армией?

Сырой зимний день скрадывал дали, застилал их холодным туманом, и шум колчаковского обоза партизаны услышали раньше, чем увидели его. Стучали колеса, ржали кони, разговаривали простуженные голоса. А потом медленно выползли из тумана первые запряжки. Огромные, массивные, словно сошедшие с конных монументов, битюги тянули накрытые рогожами военные фуры. Партизаны насчитали десять фур. Последней ехала полевая кухня, дымившая, как маленький паровоз. Конвой, десяток “голубых уланов”, щеголевато одетых, но на тощих разномастных одрах, ехал по обе стороны обоза.