Том Шервуд - АДОНИЯ

И вот оно наступило. Когда воспитанницы пришли к завтраку, они издали единый громкий вздох. На столах, возле каждого прибора, в отдельных тарелочках покоились большие пластины сладкой яблочной пастилы.

— Всё правда! Всё правда! — шептали вокруг Фионы. — Адония не обманула! Она приказала метрессе, и та послушалась!

Но Фиона не радовалась.

— Мы ведь только встретились, — горестно прошептала она, и из глаз её выкатились две прозрачные крупные слёзки. — Никогда у меня больше не будет такой подруги! Никогда… Никогда…

В карете, на широком, обтянутым чёрной кожей диване, сидели, покачиваясь, казначей и монах. Адония, свернувшись калачиком, в своём сером приютском платьице, спала на противоположном диване.

— Эта девочка уже начала приносить удачу, — негромко сказал патер Люпус, отправляя довольный взгляд на одну из лежащих между ним и Филиппом бумаг. (За некоторых воспитанниц, как оказалось, опекуны делали крупные взносы, и Бригитта скопила внушительную сумму.)

Оба улыбнулись. Оба знали, что на запятках кареты, прикрученный среди прочего груза, они увозят небольшой, но тяжёлый сундук метрессы. Кроме изъятого, Бригитта и на будущее была обложена твёрдым налогом.

С каждым годом золота в монастыре прибывало.

Карета, обогнув громадную круглую башню, остановилась. Из неё неторопливо вышли утомлённые неблизкой дорогой настоятель монастыря и его спутник. Как и пять лет назад, нащупав ногой в стоптанном приютском башмаке ступеньку, спрыгнула взволнованная Адония.

Вот он, большой мир, о котором она так мечтала! Сколько взрослых людей! Клумбы с цветами! Лошади! Забавная пёстрая кошка сидит и, нализывая лапу, моет мордочку! Ба, мальчишки! Двое! Интересно, во что они умеют играть?

Она была до смешного похожа на маленького птенца — со своими изумлённо распахнутыми глазами, с коротко обрезанными рыжими прядями, хрупкая, лёгкая, в серой приютской хламиде.

Приезд патера не обставлялся никаким ритуалом. Тот, кто шёл по двору, ведомый своими делами, приостанавливался, кланялся — и всё. Если патер не приглашает ни к приветствию, ни к разговору — то нечего и соваться.

Вдруг один из обитателей монастыря, весьма молодой, смело прошёл к карете, снял роскошную шляпу, отвел руку со шляпой в сторону и, поклонившись, принял и поцеловал патеру руку.

— Давно ли вернулся, Цынногвер? — поинтересовался старый монах.

— За день до вас, патер, — ответил поклонившийся на редкость приятным и чистым голосом.

— Наверно, с хорошей добычей?

— Иначе какой смысл приезжать!

— Хорошо. Отдохну — и приду полюбоваться. Ты всегда привозишь что-нибудь необычное. Вот, рекомендую: Адония. Моя воспитанница. Приехала начать обучение.

Цынногвер с серьёзным лицом повернулся к Адонии и, уже виденным ею жестом отведя в сторону шляпу, сделал поклон. Подхваченная сладкой волной восторга, Адония немедленно ответила на приветствие, опустившись в грациозный изысканный реверанс.

— Не угодно ли будет вам, патер, поручить юную даму моим заботам, хотя бы на сегодняшний день?

— Разумеется, поручаю. И, думаю, никто лучше тебя не познакомит нашу маленькую подругу с прекрасным доменом, именуемым «Девять звёзд».

Цынногвер надел шляпу и, подойдя, предложил Адонии руку, но её не обучали этикету отношений между дамами и кавалерами, поэтому она просто взяла его руку, вложив ладонь в ладонь, как Фиону в далёком уже пансионе. Её кавалер лучисто улыбнулся и, свободной рукой сделав округлый приглашающий жест, повёл покрасневшую от удовольствия птичку в глубину построек.

Они обходили здание за зданием, залу за залой. Сменяли друг друга просторные холлы, отделанные золотом и бархатом кабинеты, конюшни, смотровые башни, винные погреба, оружейные цейхгаузы, библиотеки, загоны с ягнятами, курятники с курами, фехтовальные площадки, укромные альковы, длинные коридоры с полами, набранными из дорогого паркетного бука, кузница, гончарная мастерская, маслоделательная машина, гардеробы, гардеробы, ещё гардеробы, столярный цех, пахнущий клеем и лаком…

Они подружились как-то вмиг, искренне и глубоко. В одном из цейхгаузов в углу высокой стопой были сложены огромные войлочные маты.

— Что это? — спросила Адония, наваливаясь на мягко пружинящий столб.

— Войлок. Из него делают попоны для лошадей, кладут зимой на пол, чтобы ноги не мёрзли, выстилают пол и стены в пороховых погребах, чтобы подкова на башмаке случайно не выбила искры о камень…

— А можно попрыгать? — понизив голос, заговорщицки спросила Адония.

— На войлоке?

— Ну да!

— Конечно можно!

— Только и ты давай, ладно?

Они влезли на колыхнувшуюся под ними стопу и почти четверть часа, кувыркаясь, взвизгивая, хохоча, прыгали на терпко пахнущем войлоке.

— Устала? — заботливо спросил Цынногвер, когда они выходили из цейхгауза. — Конечно, устала. Больше двух часов ходим. Пора нам приблизится к последней цели.

— Какой?

Цынногвер подвёл свою даму к закрытой высокой двери и, взявшись за ручку, таинственно произнёс:

— Это — самое главное помещение в замке!

И, открыв дверь, ввёл Адонию в огромных размеров кухню — столовую.

— А, Регент! — воскликнул один из колдующих возле раскалённой плиты поваров. — Что закажешь?

Их было несколько, поваров, и все в одинаковых зелёных камзолах.

— Почему все в зелёном? — прошептала Адония.

— Порядок такой, — так же шёпотом ответил её кавалер. — Чтобы повара сразу отличить от других. И, говорят, зелёный цвет вызывает аппетит.

Они прошли и сели за стоящий возле распахнутого окна прямоугольный стол, — тяжёлый, массивный.

— Что закажешь? — повторил, приближаясь, приветливо улыбающийся повар.

— Как хорошо, что, возвращаясь, всегда нахожу тебя здесь! — ответно улыбаясь, сказал ему Регент. И, посерьёзнев, добавил: — Сегодня — всё в твоей власти, мастер. Только колдуй не больше получаса — мы зверски голодны. А чтобы не тягостно было ждать, принеси пива и солёных грибков.

— Пи-ива? — взглянув на Адонию, дурашливо-изумлённо протянул повар и, подпрыгнув, развернулся на месте и убежал.

— Что такое пиво? — млея от предвкушения какого-то сюрприза, спросила Адония.

— Это, так сказать… лёгкий мужской напиток. Знаешь, зачем мужчины придумали войны и всяческие бои? Я скажу тебе. Затем, что после войн и боёв так сладко пьётся холодное пиво!

Повар принёс небольшой бочонок и объёмную глиняную миску. Сняв с бочонка крышку, он наклонил его, и через край вывалил в миску добрый пласт мокрых, скользких желтоватых грибов, смешанных с зелёными листьями и стеблями чеснока. Над столом раскатился дурманящий, терпкий лесной аромат. Выхватив из кармана завёрнутые в две салфетки приборы — спеленатые друг с дружкой ножи и вилки (стальные острия, серебряные рукояти), повар разложил их перед посетителями и ушёл.