Сергей Наумов - Искатель. 1979. Выпуск №3

Все утро принцессу не покидало чувство смутной тревоги. Высокомерное выражение ее лица стало каменным, когда доложили о приходе Роя Дженкинса, — таким оно было и сейчас. С тоской думалось о брате, Карле XII, который после срама под Полтавой находился где-то далеко-далеко — за этим пятнисто-пегим балтийским небом, за бесконечными русскими далями, за Черным морем — в Турции… Сладко замирало сердце — туда уносились мысли пылкой и гордой Ульрики.

Ульрика-Элеонора резко осадила коня, чуть не подняв его на дыбы. Неторопливо обернулась к своему спутнику.

— Ваше высочество! Я вам должен сообщить очень важную весть, — сказал он.

Ульрика-Элеонора шумно вздохнула и натянула поводья.

— Я должен сообщить, — повторил посол, — появились довольно неприятные вести… Барон Герц поехал в Петербург заключать мир между Голштинией и Россией… через супружество сестры Петра с герцогом Карлом-Фридрихом…

Делая вид, что ничего не ведает, принцесса остановила белоснежного коня.

— Похоже, Голштиния да и Россия метят наследовать шведскую корону?

— Да, ваше высочество, — глаза дипломата сверкнули ясным блеском молодости, — именно для этих целей Петр и построил флот.

— Вот как! — Принцесса окаменела.

— Если Герц уладит с Петром спорные вопросы, — внешне невозмутимо брюзжал посол, — то Голштиния уступит России почти все земли, завоеванные вашим братом…

— Но ведь это измена! — вырвалось у принцессы.

— Главное не это, ваше высочество. Русские морские офицеры в кабаках уже говорят про поход на Стокгольм.

Рой Дженкинс вкрадчиво продолжил, намеренно отвлекая Ульрику-Элеонору от тревожных мыслей.

— Ваше высочество, вы простите меня, что в такую минуту… однако я не могу не сказать… Вы сейчас ослепительны. Гнев и весенний мороз так красят ваше лицо… За то, что я вижу, можно отдать всю казну моего короля…

Посла трудно было уличить в игре: он явно волновался. Но принцесса почти не слушала — она находилась в том нервном возбуждении, которое вот-вот могло прорваться слезами.

«Какой слабый огонь нужен этому воску!» — злорадно подумал старый ловелас и заговорил дельно, скупо и властно — о главном:

— Летом адмирал Ватранг встретится в море с Петром. Это неизбежно. Перед битвой мой перебежчик сообщит адмиралу о планах русских. Это решит исход сражения. Сами назовите пароль. Слово, от которого будет зависеть судьба Швеции…

Ульрика-Элеонора, бледная, жадно глотая воздух, покорно выдавила чужим голосом:

— «Месть принцессы!»

Перед походом царь Петр, как и многие флотские офицеры, подал прошение в Морскую коллегию о повышении его в чине. Он числился в звании шаутбейнахта, то есть контрадмирала, под именем Петра Михайлова. Собравшись с утра зайти на верфь, где заканчивалась постройка последних галер, он решил попутно завернуть в Адмиралтейство — узнать о постановлении на его прошение.

Составив расписание войск по судам, Петр энергично поднялся из-за письменного стола. На нем был мундир полковника Преображенского полка — линялый зеленый кафтан с красными отворотами, перетянутый портупеей. На длинных крепких ногах — зеленые чулки и разбитые, изношенные башмаки. В этом мундире царь победил Карла XII под Полтавой. Прихватив шляпу-треуголку, простреленную в том же бою, Петр быстро сбежал по лестнице бревенчатого дворца, вышел к Неве.

Весна стояла ранняя. Белыми медлительными лебедями проплывали облака. Редкие дома, желтые мысы Невы и множество островов казались плывущими в дымчатом отсвете, невесомыми. Над серым разливом гребнистых волн белизной вспыхивал хоровод неутомимых чаек — стремительных и легких, радостно-крикливых. Рощи на берегах еще были голые, зеленели лишь сосны — одна другой выше, стройнее.

Большое деревянное здание в начале Невской перспективы, под высоким шпилем с изящным корабликом, и прилегавшая к нему верфь были обнесены с трех сторон добротным крепостным валом. В сторону воды глядели жерла пушек… «К походу, почитай, все готово, — думал Петр на ходу, — сухопутная армия, парусные корабли и даже суда с огневым боем. Для галерного флота и тактика почти создана. Только бы выступить в срок — никак не позже начала навигации в Финском заливе…»

Караульный, стоявший у будки возле мостика, перекинутого через ров, посторонился и застыл без шевеления — мушкет перед собой, нос задран, глаза вытаращены — едят царя. Петр задумчиво шагнул мимо него в ворота верфи.

Весь задворок между Адмиралтейством и берегом реки был завален корабельным лесом, бочками с ворванью, канатами, железом, щепками и мусором. У пристани приткнулись старые суда, швы у них заново конопатились и просмаливались. От огромных котлов несло гарью, черной густой копотью. Пахло дымом, свежерубленным деревом, ноздри щекотал горьковатый дух окалины.

Галера, готовая для спуска, высилась на стапелях. Плотники еще не начали выбивать стрелы — пока смазывали жиром киль и, видимо приустав, сидели на бревнах, тихо переговариваясь.

— Так, значит, Антон, стоит наняться в команду-то галерную? — гудел басом кряжистый мужик.

— Очень даже стоит, Никола Иванович, — лукаво отвечал ему светло-русый матрос. — Это тебе не лаптями торговать, аль ложками да свистульками.

— Оно б ничего, — суживая глаза под огромными бровями, смекал мужик.

— Куда ж лучше! — насмешливо подзадоривал матрос. — С жиру морду разнесет — почище боярской станет.

— А все ж как-то несподручно, — туговато соображал мужик. — Одна пагуба людская от той войны. Омерзла в самый корень!

Матрос воровато стрельнул глазами по сторонам.

— Штой-то язык у тебя, как собачий хвост, стал ходить!

— Что ж, разве то кривда? — качал головой Никола. — Един хлеб гнилой знаем да ломотой болотной крючимся. А за какие такие благодеяния?

— Смолкни, полоумный! — прошипел матрос, зажимая плотнику рот ладонью. Ткнул Николу кулаком и поспешно принялся за работу. Огляделся опасливо и похолодел — со всем рядом увидел царя.

Царь медленно шел по верфи — оглядывал доски, — уголь, ворвань. Остановился и кое-что услышал из перебранки. Гневно засопел. По загорелому лицу пошли малиновые пятна. Задумчивость слетела — взгляд стал пронизывающий, властный — с огнем. Надвинулся на Николу зеленой тучей и сверху, окидывая его огромными продолговатыми глазами, жестко спросил:

— Пошто сидишь? Ленишься?

— Я-то? — сердито отозвался мужик, разламывая краюху хлеба. — Я-то опосля трудов закусываю, а ты вот, мил человек, зряшным делом прохлаждаешься. Многие здесь ходят, которые сухопутные, а тут дела корабельные…

Петр гневно, а потом уже безразлично скользнул взглядом по плотнику: что с мужика взять? Скинул полковничью куртку, остался в суконном жилете и, подойдя к галере, взялся за огромный чугунный молот.