Кир Булычев - «Мир приключений» 1975 (№22)

— Но ведь в такой же манере работали и работают миниатюристы Индии, Японии да и Китая, — возразил Броуде.

— Нет. Бывают совпадения, но фон для этих мастеров, фактура изделия не самое главное. Они не украшают его, а на нем создают свои. Для Холуя же характерно уважение к предварительной работе мастеров — тех, кто сделал лаковую поверхность. Для остальных миниатюристов важна лишь их работа. Ваши росписи зданий и сооружений — прекрасны. Но вы не используете фон, фактуру. А ведь это дает дополнительные возможности.

— Иными словами, я тоже не уважаю работу предшествующих мастеров — архитекторов и строителей?

Броуде спросил сердито, подозрительно. Петров помолчал и ответил мягко:

— В известном смысле и в известной мере.

— И все-таки — вы сами рисовали?

— Нет. Я всего лишь дилетант.

Буровики переглянулись: откуда взялось это забытое слово “дилетант”? В их жизни каждый был и специалистом и дилетантом — ведь каждый занимался тем, чем хотел, и доводил степень своего мастерства в любой отрасли до пределов, которые он определял сам. Значит, дилетантов быть не могло. Могли быть люди, которые оставили одну специальность или увлечение и ушли к другой.

Петров снова не почувствовал фальши слова. И это уже насторожило всех.

Роу первый уловил эту настороженность. Он предложил:

— Думается, Джулио, пора включаться в работу — этот художественный спор может затянуться.

— Нет! — восстал Броуде. — Нет. Он мне нужен, этот спор.

— Это не спор, — ответил Петров, — это всего лишь пожелание зрителя художнику.

— Вы не зритель. В крайнем случае, вы историк.

— Все мы немного зрители и немного дилетанты… — печально ответил Джулио и спросил у Роу: — На буровую пойдем вместе?

— Нет. Вы пойдете с Броуде.

Жак с недоумением посмотрел на необычно жесткое лицо Роу.

Буровики опять переглянулись и поерзали — творилось что-то непонятное. Так не говорили уже многие десятилетия. Во всяком случае, никто из присутствующих не слышал таких, приказных ноток. Разве только в исторических игровых фильмах или пьесах.

Приказывать равным себе — невозможно. Любой, кто становился в тот или иной момент старшим в какой-либо группе, в то же самое время бывал иногда самым младшим в какой-либо иной. Важны способности и желания. И если люди работали в этой группе или в другой, то делали это только по собственной воле, потому что им нравилось это дело, а не иное. И приказывать таким, одергивать их — бессмысленно. Поэтому и формы и тон приказов давным-давно отошли в прошлое. А Роу их восстанавливал. И не взбунтоваться против этого люди не могли.

Не волновало это только Петрова. Он воспринял приказ как само собой разумеющееся. Хотя, впрочем, и он взглянул на психоаналитика с легким насмешливым удивлением.

— Что ж… Я готов, — ответил Джулио и беспомощно огляделся — он не знал, куда идти и что делать.

— Броуде, покажите ему дорогу на вышку. И проинструктируйте.

— Роу, я не понимаю… — слишком тихо и медленно, чтобы скрыть назревающее бешенство, протянул Броуде.

Но Роу властно остановил его:

— Объяснения потом. Сейчас — действуйте. — Понимая, что Броуде не из тех, кто может оказаться смятым такой напористостью, добавил: — Так надо.

Вероятно, Броуде кое-что понял, потому что он уловил полное несоответствие поступков и тона ритму речи Роу. И даже не понимая их причин, все-таки подчинился: очевидно, это требуется Роу. Зачем и почему — не так важно. Важно, что оно, такое поведение, видимо, кому-то требуется. И поскольку Роу умышленно — это было заметно — не сопровождает Петрова, а остается, он неминуемо должен был объяснить остальным свое поведение. Роу это понимает. Когда объяснит, возможно, они и поймут. И тогда товарищи растолкуют, что к чему, и Жаку.

Броуде кивнул и, слегка хлопнув Джулио по спине, обогнал его и пошел к выходу в галерею, соединяющую жилой заполярный балок-двор с буровой.

Оставшиеся некоторое время молчали. Роу сел в кресло и закрыл глаза. Он казался очень усталым, но чем-то довольным.

— Ты можешь объяснить, в чем дело? — спросил Альварес.

— Минутку, — кивнул Роу. — Соберусь с мыслями… Это не слишком легко.

— Что?..

— Вот эта игра в железного командира прошлого века.

— Она тебе удалась…

— Еще бы. Я специально тренировался. Оказывается, это не так просто — командовать.

— Но ты можешь объяснить, зачем это тебе нужно?

— Послушай, Толя, не будь примитивен. Почему ты не спрашиваешь о другом?

— Прежде всего нас интересует твое поведение.

— Я же сказал — я упорно учился искусству командовать.

— Искусству?!

— Да. Именно так в прошлом называлась эта, в общем-то, скучная, и я не уверен, нужная ли даже в то время, наука. Но мне хочется обратить внимание на целый ряд несуразностей, которые вы, будь вы хоть немного наблюдательны, обязательно бы отметили.

— Кое-что я заметил, — нерешительно произнес литературовед, исследовавший генетические особенности литературы. — Но… было бы очень мило с вашей стороны, если бы…

— Люблю оказывать услуги. Даже в тех случаях, когда другим все ясно. Начнем, как сказал мой предшественник по лекции, издалека: как вы заметили, я опоздал. А ведь, в сущности, мог бы и не опаздывать — я же прилетел в одиночку… почти. А делал я это специально для того, чтобы свести Петрова и Броуде в необычной, накаленной обстановке. Это — раз. Во-вторых, вы заметили, но, конечно, не поняли странного поведения Петрова: строгая, четкая логика поведения, плюс анахроничные слова. Вам не кажется, что он человек из прошлого?

— Вот именно это мне и показалось, но я искал подтверждения… — начал было литературовед, но его перебили.

— Брось, Роу. Давай короче.

— Ты, как всегда, подбрасываешь психологические тесты. Знаем тебя, как марсианина.

— Ладно, — рассмеялся Роу. — Буду краток и точен, хотя дело чрезвычайно важное. Вы даже не представляете себе, какое важное. Так вот Петров — Джулио, Джек — действительно Петров, но в наше время носил имя Ива, Ивана. И он, конечно, не художник, не историк, а космонавт…

— Послушай, Роу, это не тот ли Петров, который первым вышел на границу Галактики?

— Именно тот Петров. Легендарный Петров. Великолепный Петров и т. д. и т. п. Вообще я только развожу руками — ведь его портреты в свое время не сходили с телевида, и, помнится, в ранних своих картинах, когда Жак мечтал воссоздать всю сложность человеческой психики через световое разложение реалистического портрета, он писал как раз Петрова! Разносторонняя личность при максимальной собранности в данный конкретный момент. Он умел как бы фокусировать нужные способности.

— Ребята, — рассмеялся кто-то из буровиков, — а мы и в самом деле анабиозики. Заморозились и ничего не помним.