Валентин Иванов - Возвращение Ибадуллы

Якуб не побоится затянуть уборку. Уборка – это сегодня, а новая вода – завтра. Руководитель должен смотреть в завтрашний день. И председатель колхоза соображал, как лучше организовать сбор хлопка с меньшим числом работников.

Подливая Ефимову свежего чая, Афзалиев призадумался о возможных последствиях находки большой воды. В объединенном колхозе всего шестьдесят один человек, откуда же взять работников для увеличенных угодий?

А учитель все пел и пел. Новый куплет понравился Афзалиеву и отвлек его мысли. Эмин хорошо поет, ничего не скажешь… С песней легче живется, ее не любит только безумец или такой злой человек, кто на весь мир смотрит с ненавистью и никого не любит, даже себя… «К чему заранее беспокоиться? – ободрял себя Афзалиев. – Была бы вода, а машины и люди будут. Ученые не ошибаются: здесь была река, это она прорыла овраг через пустыню».

И Якоб Афзалиев увидел себя большим мирабом, начальником воды. Здесь построят головное сооружение со шлюзами и электростанцией и поручат ему управление. Разве он плохой хозяин? И он будет справедлив, не обидит новые колхозы в бывшей пустыне, не забудет и свой.

Председатель бодро глянул кругом, заметил Шарипа Ишхаева и рядом с ним незнакомого молодого человека.

– Э, Шарип! – крикнул Афзалиев. – Сам пришел, а почему не всех своих гостей привел? Разве у нас мало места и мы бедны на угощение?

– Они устали, отдыхают, – ответил Ишхаев.

– Тогда я не обижаюсь, – согласился Афзалиев. – Ты хороший хозяин, гостя нужно так угостить, чтобы он не встал с места, – и сам принялся угощать изыскателей только что принесенным жирным рассыпчатым пловом. В земле, в обложенной раскаленными камнями яме, доходило главное блюдо – печенный в собственном соку баран.

Ибадулла обернулся на голос Ишхаева и заметил его соседа. Он где-то видел это лицо… Вспомнить не удалось. Слишком многих людей видел Ибадулла за последние четыре месяца, слишком много было новых впечатлений.

Скучные лысые горы теснятся к долине, где пристроились Дуаб и Чешма. Очертания их мягкие, закругленные; камень сглажен, в редких местах, где склоны покруче, торчат белые и серые скалы. Лесов нет, встречаются лишь низкие поросли кустов шиповника и боярышника.

Весной горы зеленые, кусты стоят в белых и голубых ароматных цветах, оплетены вьюнком, который закрывает к ночи свои нежные колокольчики. Растения спешат. Проходит один месяц, и все смазывается коричнево-бурым и серым однообразием увядания. Так будет до первых осенних дождей, когда ненадолго оживет замершая в летнем зное скромная жизнь.

Как челнок ткацкого станка, ходил самолет над долиной и горами. Машина летала выше и ниже, меняла направления. Точно устав, самолет опускался на ровную степь ниже кишлака, пополнял запас бензина и вновь начинал свою однообразную, настойчивую работу.

С высоты рельеф земной поверхности кажется другим, чем с уровня земли. Иначе ложатся тени, по-иному улавливаются и общий вид и его особенности. Направления ветров, их силу и постоянство советские исследователи Средней Азии прочли с самолетов на барханных песках. С самолета изучавшие пустыню нашли остатки некоторых древнейших городов. С воздуха можно было угадать и следы геологических потрясений, погубивших реку, вытекавшую из долины тысячу лет назад.

Под самолетом земля раскачивалась, поворачивалась, ходила кругами. Вначале Ибадулла терялся, будто самолет все время оказывался над новым, еще невиданным местом. Потом он начал запоминать складки, неровности, узнавал их, как черты лица знакомого человека. Осваивались глаза, все сильнее и ярче творило воображение. Ефимов уже видел, как создавался рельеф этой земли.

Когда самолет шел с юга, Ефимов несся вместе с волной. Изгибаясь складками, она катилась, переливая землю, как воду, и гнала ее к северу. Там, далеко, видимые только с самолета, сверкали вершины горных цепей.

Потом самолет описывал полукруг, волны пропадали и находились вновь. А к югу, откуда, как казалось, пришла родившая их буря, лежала плоскость.

Долина Дуаба и Чешмы продолжалась расселиной-руслом. В бинокль можно было рассмотреть темную точку на желтом фоне – озерко среди мертвого безыменного города. Солнце уже почти выпило озерко, и оно превратилось в большую лужу.

Менялось направление полета, и открывались другие движения земной коры. Они сжали складки, пытаясь переместить их, передвинуть, сломать. Местами эта работа была успешной.

Час за часом ходил самолет, и тайны земли открывались мысли человека. Обнимая Ибадуллу за плечи, Ефимов смотрел с ним вместе и проверял свои впечатления ощущениями другого человека. Ибадуллу сменяла Фатима.

Третий день с рассвета и до захода солнца они летали над долиной. Ими владело опьянение движением и работой воображения. Кусок земли под крылом – квадрат со стороной километров в пятьдесят – стал книгой, страницы которой читались и понимались.

Двое сменявшихся летчиков тоже увлеклись чудесной охотой за секретом земли.

Зарождающиеся мысли превращались в убеждения. На планшетах появлялись новые линии, вспыхивали горячие споры. Ибадулла тоже чертил, а порой и спорил. Ему стало легче говорить, он уже хорошо освоился с русским языком. Человек с отличнейшей памятью, он правильно употреблял технические термины. И, как раньше, он уступал Фатиме.

Гости Шарипа Ишхаева проводили время в неутомляющей их праздности. Младший, Юнус, часто брал в руки бубен и отбивал ритмы, как будто бы однообразные и однозвучные, но обладающие великой силой очарования. Бубен бил: там, татата-там, там, там, там, та-там… И опять: там, татата-там…

Слушая, люди в такт покачивали головами и беззвучно вторили пальцами. Они бездумно опьянялись музыкой, как их предки многими столетиями. А над их головами носился самолет. Гул мотора то приближался, то затихал вдали.

Старший гость, Исхак, мог не шевелиться часами. Сидя на подвернутых под себя ногах, он едва заметно шевелил губами. Изредка поднимал глаза к небу, и только по этому движению можно было угадать, что он молится. И вдруг, точно очнувшись, начинал рассказывать. Бубен глох. Юнус чуть слышно ударял костяшками пальцев по натянутой ослиной коже, не мешая плавной речи Исхака:

– Жил нищий в великолепном Самарканде. С утра приходил он к южным воротам, открывающим путь в священный Аллакенд. По-разному просят милостыню у прохожих. Этот же всегда тянул руку со словами: «Подайте бедному», и вздыхал: «О, если бы я был правителем Самарканда…» Так он прожил многие годы, и никто не слыхал от него других слов… Тамерлан покорил Самарканд, и ему рассказали о странном нищем. Великий хромец приказал привести его. Нищий был в лохмотьях, черен от солнца и грязи, от пыли и жира. «Вымойте его и облачите в одежды правителя», – приказал победитель мира. Нищий молчал.