Александр Мартынов - В заповедной глуши

— Да пошли… Ты куда-то идёшь, или просто?

— Куда-то, — после короткой заминки ответил Валька. — Я… к одному знакомому иду. К другу родителей.

— А родители погибли? — обыденно спросил Витька, как о самом простом деле. Поднял палочку, закусил зубами. — Или ты сдёрнул от них?

— Их посадили, — выдохнул Валька.

И неожиданно для самого себя расплакался навзрыд…

…Так и получилось, что мальчишки просто рассказали друг другу обо всём — ничего не утаивая, как будто наоборот — торопясь поскорее с кем-то поделиться, в каком-то неистовстве выкладывая всё-всё до капли. Как будто не было в сумке Витьки четырёхсот миллионов рублей округлённо по курсу Центробанка — денег, за которые незнакомый мальчишка мог вцепиться в глотку. Как будто Валька не находился в розыске. А может быть — именно поэтому и рассказали, что оба были в этом мире чужими. Совсем…

Валька рассказывал первым, поэтому, когда Витька кончил говорить, то глаза у Вальки были большущими, как фонари. А собственные проблемы, как ни кощунственно это звучало. Казались просто пустяками. Просто не верилось, что всё рассказанное Витькой — правда, Валька даже заподозрил, что его новый знакомый врёт… но потом каким-то чутьём понял: нет. не врёт. И именно против всего этого по мере сил сражались его, Вальки, отец и мать. За этоих посадили.

— SOMETHING IS ROTTEN IN THE STATE OF DENMARK… — медленно сказал Валька, когда Витька замолчал.

— Что? — не понял, переспросил Витька. Он сидел, глядя опять на деревья, и часто моргал. Но слёз не было.

— Неладно что-то в Датском королевстве, — перевёл Валька машинально. — Это из «Гамлета». Шекспир написал… Слушай. Покажи эти… деньги.

Витька без разговоров раскрыл сумку. Валька увидел яркие пачки крупных еврокупюр и строгие упаковки банковских бумаг. Нет, ему не захотелось немедленно овладеть всем этим богатством. Наоборот — пришла мысль, что именно из-за вот таких вот…

— Все беды на свете от них, — угрюмо сказал Витька, как будто угадав мысли нового знакомого. Мальчишки посмотрели друг на друга. — Мне они не нужны. Но я хочу, чтобы от них была польза. Егор так сказал.

— Мы ничего про них не скажем, — предложил Валька. — Присмотримся, что за человек этот Ельжевский. А там решим.

— Ладно, — согласился Витька. — Я почему и в Белоруссию решил бежать… Говорят, там люди всё ещё справедливо живут. Ну, может и не так, но справедливей, чем у нас… Чёрт, как хавать охота.

— Пойдём-ка, — Валька встал. — Чего сидеть… А денег нам и моих хватит.

Витька согласно кивнул, поднялся. И вдруг сказал, глядя на Вальку:

— Знаешь… я почему-то тебе верю. Пошли.

Дождь пошёл около полуночи. Когда ребята выходили на дорогу, небо было чистым, но потом как-то сразу небо затянули низкие осенние тучи, а потом из них заморосило. Это не был ливень, а именно моросящий нудный кошмар — из тех, которые, кажется, не кончатся никогда и больше всего действуют на нервы, поселяя в человеке тяжёлую убеждённость, что такая погода если не навсегда, то уж на ближайшие годы — точно, жизнь — паскудство, а смерть — не такая уж плохая вещь.

Мальчишки вроде бы не мокли, дождь как бы и не проникал сквозь одежду. Но уже через полчаса она вымокла насквозь, в кроссовках захлюпало, и Витька невесело сказал:

— Да-а…Вот это оно самое и есть — б…дство.

Нельзя сказать, что Вальке нравилась погода. Он вздохнул, посмотрел на низкие тучи, самодовольно волокущиеся над дорогой — и, во второй раз вздохнув, начал читать:

Витька, слушавший с одобрительным интересом, признался:

— Ни словечка не понял, но здорово звучит. Что это? Стихи ведь какие-то?

Вместо ответа Валька с удовольствием прочёл то же самое — монолог Гамлета в переводе Пастернака:

Витька на ходу засопел, потом тихо спросил:

— Как-как-как там?.. — он подвигал рукой в воздухе и сказал тихо: — Умереть.

Забыться. И знать, что этим обрываешь цепь сердечных мук и тысячи лишений, присущих телу. Это ли не цель желанная? Скончаться. Сном забыться. Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ. Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?.. Здорово, только грустно. Это кто написал?

— Ну и память у тебя, — с искренним восхищением заметил Валька. — Шекспир написал. Англичанин. Я про него говорил, помнишь? Давно, в шестнадцатом веке.

— В шестнадцатом? — Витька покачал головой. — А откуда он про это знал? Ну. Что всё так, — Витька вроде бы смутился.

— Откуда-откуда… — Валька пожал плечами. — Думаешь, тогда жизнь была другая? Такая же была жизнь. Вот, хочешь ещё почитаю? Это вообще в четырнадцатом веке, кажется, написали. Вернее, сочинили…