Александр Мартынов - В заповедной глуши

— Я просто разучился, — объявил Валька листу и зло мазнул по нему сверху вниз кистью, наугад сунутой в алую акварель. На картоне зажглась огненная полоса.

Валька замер…

…Когда в полодиннадцатого Ельжевский и Витька вошли в комнату мальчишек, Валька спал одетый, лежа животом на неразобранной кровати. Руки у него были перепачканы краской, брови во сне сведены и лицо имело суровое выражение. Витька нацелился отвесить другу пинка, но Михал Святославич остановил его:

— Подожди… Смотри.

— Ухххх! — вырвалось у Витьки.

Он впервые увидел, как рисует друг.

Три картона были расставлены на подоконниках и стуле. Мужчина и мальчик тихо подошли к первому.

На картине был горящий город. Большой город, мегаполис. Он горел не просто, а как-то так, что становилось ясно: никого живого там нет и быть не может. Горел сразу весь. Целиком. На переднем плане стоял, прижимая к груди порванного плюшевого мишку, мальчик лет 6–7, в грязной рваной пижаме, босиком. Перепачканное лицо пересекала глубокая царапина, но она почти не замечалась на фоне глаз мальчишки — в них отражалось бесконечное пламя.

Остался один— подписал Валька картину.

…я хочу и могу быть ЖИВЫМ- называлась другая картина. Шёл какой-то праздник, в ярко освещённом зале с накрытыми столами играл оркестр, танцевали пары, ходили и разговаривал хорошо одетые люди…За большим окном, распластавшись по нему, прижавшись носом и ладонями, стоял мальчишка лет двенадцати, ясно видно — беспризорник. Он улыбался, глядя на чужое веселье без зависти, с искренним восторгом. Никто не смотрел в его сторону, только около входа холёный мужчина что-то говорил приоткрывшему дверь охраннику, показывая на мальчишку — да стоящие возле одного из столиков девчонка и мальчишка на пару лет постарше беспризорника смотрели на него через стекло с непонятным выражением на лицах. И почему-то становилось ясно: сейчас девчонка громко крикнет: «Не надо!» — ну, или что-то вроде этого, а мальчишка встанет на пути охранника…

По широкой дороге под голубым небом, между зеленеющих рощ, шёл оборванный парнишка в разодранной, грязной военной форме, с автоматом в разбитой в кровь руке. Его лицо было бы страшным — закопченное, залитое кровью, со спалёнными ресницами и бровями… если бы не изумлённые, неверящие и радостные, широко-широко распахнутые синие глаза. А впереди — там, куда он шёл — поднимались сияющие стены и башни, и сюда, к нему, мчались на крылатых конях две прекрасные девушки в блестящих латах и шлемах — они смеялись, вились с ветром золотые волосы, руки приветственно поднимались вверх…

Под небом голубым— подписал Валька этот лист.

— Как здорово, — просто и искренне сказал Витька.

— Да, — эхом откликнулся Михал Святославич. — Здорово… Ложись-ка спать, а я пока его аккуратно разбужу.

— Не надо, — сказал Витька. — Это у него от нервов, так бывает. Пусть спит.

— Ладно, — согласился лесник покладисто, — пусть.

То, что Витька не спит опять, Валька сообразил, проснувшись посреди ночи. Ни почему — просто открыл глаза и увидел потолок в лунных пятнах и шевелении теней. Вспомнил, как прилёг, любуясь на картины — и отрубился. И почти тут же Витька окликнул его:

— Ва-аль… Ты спишь?

«Ты хочешь ко мне приставать?» — завертелась на языке у Вальки шуточка, но он вовремя оборвал себя и ответил:

— Проснулся. А ты чего? — Витька не отозвался, и по этому молчанию Валька понял: — Ты что, про Алину думаешь, что ли? — ответом снова было молчание, окончательно укрепившее Вальку в его подозрении: — Влюбился? — коротко спросил он. — Совсем?

Витька вообще умер. Потом с его кровати раздалось:

— Я… А-га…

— Я тебе ничем помочь не могу, — серьёзно ответил Валька и повернулся на бок. Витька лежал на спине, опустив одну руку на пол. — У меня не было девчонки. Постоянной не было. Так… Я даже не знаю, как это — когда любишь. В смысле — девчонку.

— Ужасно, — отозвался Витька. — Всё горит, в башке концерт и спать невозможно. Она такая… Валь, она такая… она такая… такая… — Витька засмеялся в полутьме. — Я просто не знаю, почему она… Ну, за что мне она.

«Не знаешь?» — хотел спросить Валька. Но снова промолчал.

— Ну и люби, — немного грубовато сказал он. Потому что вдруг позавидовал Витьке. — Кто мешает? У тебя что, не было их, что ли?

Сказал — как будто сам же в дерьмо вляпался. Но Витька не обиделся. Он вздохнул:

— Да в том-то и дело, что были… Егор тогда шутил, что я никогда… а я ведь первый раз был… когда мне ещё только двенадцать…Она раза в три старше была…Только Валь. Разве это одно и то же?

— Прости, — прошептал Валька, чувствуя, как горит лицо. Но Витька и этого не заметил. Он продолжал:

— В том-то и всё дело, понимаешь? Если бы это просто трахаться, я бы так не…

Валька перевернулся на живот и с заминкой спросил:

— Ви-ить… Ты извини, я не в тему… А вот это. С женщинами… Это как?

— Да вообще-то приятно… — Витька усмехнулся, перекатил голову туда-сюда по подушке. — Просто приятно. Очень. Да ты сам потом поймёшь, чего рассказывать-то, всё равно не рассказать…Но трахаться и вот так — это разные вещи. Я рядом с ней вздохнуть лишний раз боюсь, ты понимаешь? Не знаю, куда руки-ноги девать, как дурак, честное слово! Сам на себя не похож… Но я знаю точно: когда я с ней — как будто не было ничего страшного и мерзкого в моей жизни. Понимаешь, Валь, я как будто совсем новый. Без капельки грязи.

— А она? — спросил Валька, приподнимаясь на локтях. — Она что?

— У девчонок разве поймёшь? — философски ответил Витька. — Не гонит… Вот, послушай, я про неё стихи сочинил… — и начал читать, не дожидаясь ответа Вальки. Впрочем, тот меньше всего был против… —

Научи меня верить, как ты! — Витька отчётливо передохнул и спросил: — Ну как?

— Она правда такая? — помолчав, вопросом ответил Валька.