Александр Мартынов - В заповедной глуши

Он не помнил ничего и не знал, кто он.

Он просто встал. Потянулся, улыбаясь. И пошёл туда, где синела кромка леса…

…Мальчик открыл глаза.

Он лежал на спине в густом мху, раскинув руки. Смотрел в небо, пересечённое ветвями деревьев и слушал, как дробно стучит дятел.

Он не помнил ничего и не знал, кто он.

Он просто встал. Потянулся, улыбаясь. И пошёл туда, где виднелась тропинка…

За прошедшие полтора месяца Валька успел придти к выводу, что Михал Святославич кричать не умеет.

Вывод оказался насквозь ложным.

То есть абсолютно. Ни разу в жизни на Вальку так не орали. От стыда у него слёзы наворачивались на глаза, а главное — совершенно нечего было возразить на все те эпитеты, которыми награждал обоих мальчишек лесник. Сами собой откуда-то пришли глупые слова: «Я больше не буду…», вот их Валька и твердил время от времени, отмечая машинально, что и Витька бурчит то же самое, хотя и реже, глядя себе под ноги.

Михал Святославич нагнал их на краю болота — совершенно очарованные, держа перед лицами сцепленные руки, в которых лежал медальон, мальчишки сомнамбулически брели куда глаза глядят.

— Я больше не буду, дядя Михал… — прошептал Валька, понимая, что сейчас заплачет. Витька откликнулся эхом:

— Дядя Михал…

И Михал Святославич осекся. Перевёл дух. Сказал:

— Конечно, не будешь. Оба не будете. Это я вам гарантирую… Потому что сегодня всю первую часть личного времени плюс перед этим — время чая — вы ползёте кросс. Полтора часа ползёте туда, полтора обратно. Куда — я выберу. Если обратно опаздываете — время опоздания вычитается из времени на ужин. А вторую половину личного времени посвящаете тесному общению с лопатой и вёдрами — яму под картошку давно надо вычистить и обновить. Ясно?

— Да, — сказал Витька уныло. Валька вздохнул и повторил:

— Да…

— Не слышу, — зловеще ответил Михал Святославич.

— Так точно, ясно! — заорали сообразившие, что к чему, мальчишки. И Валька осторожно сказал:

— Дядя Михал…

— Ну? — буркнул лесник.

— А вы нам не объясните…

— Потом, — отрезал он. — А сейчас, так как вам предстоит насыщенная вторая половина дня, а полночи вы не спали — спать до… — он посмотрел на часы: — Пять сорок две… до девяти. Потом — завтрак и по расписанию. Восемнадцать минут — помыться, вы грязные в дым! Бего-о-ом!!!

На ужин мальчишки опоздали на целых десять минут, да ещё минут пять не могли толком есть и только сипло дышали, вцепившись в ложки и глядя в стол пьяными глазами. За оставшиеся пять минут они успели затолкать в себя ужин и даже удержать его внутри, хотя Михал Святославич был беспощаден и тут же поднял их из-за стола.

Он устроился с какими-то своими расчётами на краю ямы, но не стал заниматься, а просто наблюдал за мальчишками — рассеянно, явно не из опасения, что они станут сачковать. После трёх часов попеременного ползания на спине, по-пластунски и на боках, перемежаемого бодрыми пробежками на четвереньках, возможность махать лопатой и таскать вёдра была просто райским наслаждением — ребята начали приходить в себя.

— Дядя Михал, — сказал Валька, и сам немного удивился, как естественно у него это получилось. Лесник кивнул. — Ну а всё-таки… что с нами было?

— Если можете работать и рассказывать — то рассказывайте, — предложил Михал Святославич.

Перебивая друг друга воспоминаниями, мальчишки заговорили, то и дело удивлённо косясь один на другого. Наконец Витька изумлённо спросил:

— А… разве так бывает? Сперва разные сны… а потом одинаковый… и опять разные?

— Это не сны, — Михал Святославич преспокойно сорвал былинку, сунул её в зубы, задумчиво посмотрел на мальчишек. — Это видения. Видения из прошлого, с самого начала.

— В смысле, что это всё было? — уточнил Витька немного недоверчиво. Лесник кивнул. Валька оперся на лопату и поднял голову:

— Остров Туле… — задумчиво сказал он. — Ultima Tule. Я читал, но думал, что это выдумка гитлеровцев… Остров на месте Ледовитого океана, родина арийцев.

— В бой, арья, — повторил Витька. — Как наяву… Так здорово…

— Здорово? — спросил молчавший лесник. Витька замялся:

— Ну… было страшно… но всё равно здорово — как будто… — он потёр грязной рукой лоб. — Нет, не знаю, как сказать.

— А что до выдумок гитлеровцев, — сказал Михал Святославич, понимающе глядя на мальчишку, — то, Валентин, как это ни печально, но большинство из них — от реактивного двигателя и самолёта-«бесхвостки» до черепно-лицевых параметров и острова Туле — совсем не выдумки. И вы просто видели тех, кем были раньше.

— А вы? — спросил Валька. Михал Святославич не ответил, но сказал:

— А вот с медальоном вы обращаться не умеете и вполне могли погибнуть — здесь и сейчас. Да и взяли его без спросу. Так что не обижайтесь на наказание.

— Это я, — сказал Витька. — Я уговорил взять, Валька не хотел. Я его это. Шантажировал.

— Копайте, шантажисты, — Михал Святославич легко поднялся. — Я сейчас…

— Куда это он? — поинтересовался Витька, глядя на друга. Валька пожал плечами и предложил:

— Давай копать дальше… Чувствую я, завтра будет жуткая пытка под названием «утренний подъём».

— Выживем, — оптимистично сказал Витька и добавил: — Ты прости, что я тебя тоже подставил.

— Оно того стоило, — туманно ответил Валька. И загадочно улыбнулся.

Михал Святославич вернулся с гитарой. Валька мысленно поморщился — он сам умел играть очень неплохо и терпеть не мог «трёх аккордов», которыми обожали подыгрывать себе ветераны многочисленных войн России, да и сами песни ему чаще всего казались примитивными и недостойными того, о чём в них пелось. Но, как выяснилось, лесник играл хорошо — усевшись на прежнее место, он подобрал аккорды и неожиданно выдал:

…Мальчишки посмеялись над песенкой. А Михал Святославич, допев её, предложил:

— А вот послушайте… Можете считать эту песню неким философским ключом к пониманию того, что чувствует солдат в бою… Да ладно, отложите лопаты, садитесь. Отдохнёте.

Мальчишки не заставили себя просить дважды. Воткнули лопаты в землю, выкарабкались наружу и с удовольствием присели на траву. А Михал Святославич не спешил начинать. Он трогал струны и смотрел куда-то в лес, за который уже село солнце. Потом вздохнул…