Александр Мартынов - В заповедной глуши

— Да, — ответил человек и сел на камень, поставив винтовку между колен и скучно глядя на суетящихся татар. Этих выродков он презирал. Когда они вырежут русских и хохлов на этой земле, то настанет и их черёд. Они неизбежно свалятся в рабовладельческую дикость, болезни, грязь — и надо будет лишь ускорить процесс… А пока — пусть работают.

Ему вспомнились стихи, читанные ещё в колледже. Как там было…

Он улыбнулся и подумал, что надо бы искупаться сегодня.

— Хо-лод-но-о-о!!! — радостно завопила Алька и нырнула, оставив над поверхностью воды разбегающийся круг.

— И-ди-от-ка-аААА!!! — взревел Витька, следом за ней рухнув в майскую воду под злорадный хохот разлёгшегося на теплом по-летнему майском песке Вальки. Алька, вынырнув, зафыркала, замотала волосами и звонко крикнула:

— Глядите, воин — сидит под кустом, да воет!

— Не куплюсь, не ждите, — невозмутимо ответил Валька, переваливаясь на живот. Ему вдруг стало грустно. Год. Он уже год здесь. И это был хороший год, но даже в самой мысли о том, что это был хороший год, проглядывало что-то кощунственное. А потом всплыла другая мысль — что скоро будет лето, и Мора… Валька даже не думал, что она может не сдержать слова.

А мать и отец уже год в тюрьме. И Михал Святославич молчит…

Май. На гирловских полях уже вовсю идёт сев, зацвели сады и скоро лето.

— У меня через два дня день рождения, — сказал Валька, садясь. Витька, карабкавшийся по песку на четвереньках с явным намерением отряхнуться на друга, замер:

— Правда, что ли? — Валька кивнул. Витька сел рядом на песок и грустно сказал: — А я не помню, когда у меня.

— Серьёзно?! — теперь уже изумился Валька. — Ты же не маленький был…

— Не помню… — Витька пожал мокрыми плечами. — Правда.

Валька ошарашено замолчал. Такого он себе и представить не мог. Алька, выбравшаяся на песок тоже, встревожено посматривала на мальчишек, потом спросила:

— Вы чего?

— Вить… — Валька обнял Витьку рукой. — Слушай. Я что тогда предлагаю. Давай будем праздновать вместе, если уж ты не знаешь, когда твой!

— В смысле? — не понял Витька. Валька вздохнул:

— Ну что тут непонятного? Мой день рождения — твой день рождения. Всё такое прочее. Любовь. Морковь. Roval an roval, thand an thand [84] Крыло к крылу, щит к щиту… (синдар.) …

— Точно! — Алька наконец врубилась в тему. — И весь наш отряд…

— Останется по домам, — мягко сказал Валька. — Извини, Аль.

— Ладно, — Алька не обиделась, только печально вздохнула, а потом подмигнула: — Но подарок мы вам всё равно приготовим!

— Кто бы сомневался… — опасливо пробормотал Витька…

… — Зайдём на кладбище? — предложил Витька. — Крюк-то плёвый.

— Пошли, — согласился Валька. Они свернули перед мостом на тропинку вдоль берега. — Только давай обуемся, неудобно.

Мальчишки сполоснули ноги в воде у берега, присели на молодую траву, обуваясь.

Невдалеке урчали моторы. Витька спросил:

— В этот раз поможем родному колхозу?

— О чём разговор, — согласился Валька. — Ну, пошли.

На гирловском кладбище целый сектор был выделен под могилы для тех, кто погиб войну и чьи родственники так и не нашлись. Непритязательные ряды невысоких гранёных обелисков со звёздами и бело-чёрными табличками — чаще со словами « НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ», иногда — с кое-какими данными, редко — с полными. Валька остановился у входа, а Витька подошёл к обелиску с надписью: сержант

Палеев

Леонид Викторович

12. V.1915

-

июль 1944

В отличие от подавляющего большинства обелисков, на этом был привинчен переведённый на металл лазером цветной портрет. Портрет рисовал Валька — а точнее, просто взял кусочек картины «Мой друг Витька Палеев» и, слегка переделав и увеличив, перевёл на металл. Он не знал, был ли похож двадцатидевятилетний Леонид Палеев на четырнадцатилетнего Витьку Палеева. Да и плевать ему было на это знание, потому что — точно был похож. Не мог не быть похож.

Витька стоял около могилы молча, только что-то шептал — шевелились губы, Валька это видел краем глаза. Потом погладил пальцами медальон и пошёл к Вальке. Тот каждый раз боялся после таких случаев, что увидит на глазах Витьки слёзы. Но такого не было ни разу. Вот и сейчас Витька улыбался.

— Пошли, — весело сказал он, — дядя Михал ждёт!

— Валь, ты?! — зазвенел в трубке голос Альки. — Во-первых, через десять минут включи радио, минский канал — ровно через десять, не забудь и не ошибись, понял?! А во-вторых — позови Витьку, давай скорей! С днём рожденья! — в трубке отдалённо послышались ещё несколько голосов, кричавших то же самое.

— Ви-и-ить!!! — заорал Валька. — Тебя твоя!

— Иду! — гаркнул Витька, перемахивая через подоконник. Валька таким же манером выскочил в другое окно и устремился к садовому столу, возле которого оставались недопроизнёсший тост Михал Святославич и плевавший на все тосты Белок — он грыз здоровенный мосол. Присев, Валька подхватил кусок торта, сотворённого Витькой.

— Плохо не станет? — вкрадчиво спросило лесник. Валька хлопнул себя по поджарому животу:

— В русском брюхе и долото сгниёт… Ви-и-ить! — снова издал он сиреноподобный звук. — Я весь сожру!!!

— Жри! — гаркнул Витька, с каким-то ошалелым лицом высовываясь в окно. — Звонили из комитета по молодёжной политике, — сообщил он, моргая. — У нас покупают нашу книжку, Валь, весь тираж. И сами собираются выпускать ещё.

— Оп-па-а! — возликовал Валька. — За это надо выпить!

— Это Ряга, — хмыкнул Михал Святославич, — его Алька со своим советом уговорила, он тебя и представил в Минске. А меня просили не говорить до поры… Поздравляю, ребята.

— Да, Вить! — вспомнил Валька. — Включи там радио, пора как раз! И иди сюда, чего ты?!

Витька снова вылез в окно. И его буквально догнал голос диктора, ровно сообщавший:

— Мы продолжаем наш концерт «Музыкальная юность Беларуси».Передаём пьесу для рояля «Дети одной матери». Автор — Валентин Сергеевич Ельжевский, исполнитель — Ядвига Яковлевна Пальницкая… — и через пару секунд послышался звук рояля.

— Е-ма-а… — прошептал Валька, садясь на лавку. — Ема-а…

— У! Вввау! — Витька треснул его промеж лопаток. Но Михал Святославич сказал:

— Тихо, погоди, Вить…

… — Это ты написал? — Ельжевский положил руку на плечо Вальке.

— Нет, — честно сказал тот, глядя куда-то блестящими глазами. — Мне сказали: пиши. И я написал. Вот и всё. А сам я бы так никогда не смог написать… Ни за что. Я просто дал Ядвиге Яковлевне, чтобы она посмотрела…