Том Шервуд - Люди Солнца

– Восхитительные, – позволил себе улыбнуться Дэйл.

– Хорошо. На досуге встреться с архитектором, который возводит для Алис в порту большую таверну. Заплати ему за инженерный расчет проекта твоего нового дома.

Я посмотрел на Давида. Он многозначительно покивал: «Сделаем!»

– И ещё. Пока нет корабля и ящики с золотыми изделиями у нас, хорошо бы оценить их художественным взглядом увлечённого ювелира.

– О нет, Томас! – быстро воскликнул Давид. – Никому в городе нельзя даже упоминать, что у нас имеется столько сокровищ!

– Безусловно, мой мудрый Давид. Но Бэнсон рассказал мне о бывшем логове Регента, в котором живёт и исступлённо трудится некий гранильщик алмазов…

– Тогда это отличное решение! – тяжело качнулся и скрипнул крышкой ящика с золотом Давид. – Он ни с кем не знаком, следовательно, никому не расскажет. И если он увлечённый своим делом мастер, то, перебирая здесь, при нас, золотые изделия, найдёт, какие можно сделать более красивыми, усовершенствовав форму или поменяв камни!

– Кроме того, мы вместо заточения в колодце подарим ему на остаток лет жизнь вольную, в любви, в уважении. И, может быть, кто-то из нашей приёмной детворы переймёт его ремесло. Надо ведь им будет как- то определяться в жизни.

– Превосходное намерение. Когда поедем?

– Думаю, предпринимать поездку не очень разумно.

– А что же?

– Пригласим их сюда, к нам, – молодую наследницу имения Регента вместе с Симеоном, которого Бэнсон там оставил на воспитание. Пусть девушка посмотрит на наших детей, окунётся в добрый и солнечный мир наших отношений. И тогда уже, вернувшись с ней вместе к Регенту, не вызывая ревности, мы сможем забрать и гранильщика, и алмазы, и весь злодейский арсенал из её подземелья. Определив, разумеется, для неё денежную долю от продажи алмазов.

– Кого пошлём с приглашением?

– Ей – никого. Пошлём письмо Бэнсону, в «Девять звёзд». Пусть сам съездит, повидается заодно с Симеоном. И уже сам, как знакомое и доверенное перед нею лицо, пригласит.

Так мы и сделали. И когда Эвелин встала с постели и стала свободно передвигаться по замку, я, Готлиб и Робертсон собрались в инспекторскую поездку по моим землям.

Приехав с Робертсоном на ферму, где договорились встретиться с Готлибом и откуда планировали начать путь, мы застали нечто неожиданное. Высокий, костлявый, в жёлтом заморском кафтане и зелёной английской треуголке Гювайзен Штокс что-то показывал столпившимся у небольшой изгороди детям. Они облепили заборчик, как муравьи, и с таким вниманием смотрели внутрь, что не заметили, как мы подъехали. Штокс, перегнувшись, взял обеими руками стоящую в загоне корзину и, сдёрнув с неё парусину, перевернул. В ту же секунду из неё посыпались нежные солнечные шарики – двухдневные примерно цыплята, и бойко засеменили на тонких красненьких лапках, и запищали.

– Живулечки-и!! – завопила Ксанфия и запрыгала на месте на своей одной ножке.

Штокс наклонился, осторожно подхватил её и, подняв в воздух, поставил по другую сторону изгороди. И Ксанфия замерла: живые шарики тут же облепили её башмачок и принялись подбегать и отбегать от него. Штокс достал из висевшей на боку сумки горшочек с распаренными зёрнами и метнул пару горстей на землю. Цыплята немедленно помчались к жёлтому ручейку и принялись торопливо клевать. Но один цыплёнок, клюнув наскоро, возвращался и возвращался к одинокому башмачку, и бегал вокруг него, и напрыгивал.

– Живулечка!!- дрожащим от волнения голоском звала и звала его Ксанфия.

Гювайзен добыл из сумки несколько горстей зелёной, молодой, мелко рубленой травки и добавил её к зёрнам. Пуховые шарики метнулись и к ней и стали клевать не менее жадно и торопливо. И тот одинокий цыплёнок, похватав наскоро весенней зелени, вернулся к Ксанфии, опустился, поджав лапки, возле её башмачка и закрыл маленькие блескучие глазки.

– Спать, – пояснил стремительному взглядику Ксанфии мэтр Штокс.

Тогда она, присев, взяла жёлтый шарик в ладошки, и Гювайзен, снова перегнувшись, вынул её из загончика и поставил на ножку рядом с собой.

– Трогать нельзя, – строго пояснил он мальчишкам, потянувшимся было погладить цыплёнка. – Когда кто-то есть спать, он должен иметь для тела полный покой!

И, увидев нас с Робертсоном, снял треуголку и поклонился. Мальчишки тут же, забыв цыплят, окружили наших коней, и Чарли закричал:

– Едете искать сокровища?!

– Не совсем, – сказал я. – Просто осмотреть территорию.

Выехал к нам на сером жеребце Готлиб, и мы, к моему острому сожалению, удаляясь от стайки детишек и от живых жёлтых комочков, двинулись к посверкивающей за фермой реке.

Вольно откинувшись в сёдлах, ехали, осматривая холмы и ложбины, и полной грудью вдыхали пьянящий весенний простор. Зная, что Готлиб вечером помогает Себастьяну и Симонии в дойке коров, я предполагал осмотреть наскоро первый марш территории за фермой и после полудня вернуться. Но это предположение опрокинула неожиданная и странная встреча.

Готлиб вдруг остановил жеребца, когда мы переходили через неглубокий бегущий к реке ручей.

– Вода, – сказал он, указывая под копыта.

Мы с Робертсоном посмотрели. Да, не зря у Готлиба было матросское прозвище «Глаз». Вода в ручье была неравномерно-прозрачной. Быстро бегущие струи катили пятна и полосы желтовато-глинистой мути.

– Или зверь купается в затонце, – сообщил очевидное Робертсон, – или…

И мы, машинально прикоснувшись к притороченным за сёдлами коротким мушкетам, разом повернули коней вверх по ручью. Минут через пять Готлиб сообщил веско, негромко:

– Или не зверь.

Впереди, между небольших, но густо растущих деревьев поднимался вверх синеватый, откровенно-нахальный дым небольшого костра. Мы спешились. Готлиб хватко вытянул из чехла мушкет и протянул поводья Робертсону. Но я отрицательно покачал головой. Тогда он, послушно кивнув, протянул мушкет Робертсону, а сам взял поводья. И я вместе со своим матросом, осторожно ступая, стал пробираться сквозь заросли. Незаметно и тихо вышли на небольшой обрыв над ручьём. И вышли очень удачно. Прямо под нами, на небольшом, едва покрытом весенней травкой лужке, сидел на корточках человек и подкладывал в костёр сучья. Над костром висел закопчённый и помятый, старый, на кривой проволоке вместо дужки котелок. На другом берегу ручья, в большем, по сравнению с нашим, обрыве чернела ровным овалом нора. И вот, из неё вылез второй человек и, обернувшись в чёрный провал и что-то сказав, потащил к ручью тяжёлое, дубовое, окованное двумя обручами ведро. У воды он отсыпал немного земли из ведра в плоский деревянный лоток и, опустив этот лоток под быстротекущие струи, стал медленно наклонять его из стороны в сторону. Жёлтая муть обильно поплыла по воде.