Том Шервуд - Люди Солнца

Вот потому мы, в лёгких шёлковых белых рубахах, сидели в этой каменной громаде гулкого зала, заполненного жарким теплом: Робертсон за стеной кормил бесплатным углём отдалённо гудящие печи.

Сальдо. Давид своей рукой вписал в колонку прибыли цифру и, помахивая над страницей салфеткой, чтоб быстрей высыхали чернила, с удовольствием произнёс:

– Ну что, Том Шервуд, любимчик Фортуны. Деньги, вынутые из скупого и недоверчивого магистрата, – особенно ценны и приятны. Но не это в конечном размышлении поражает. А то, с какой ловкостью ты использовал удобный момент, чтобы освободить два цейхгауза, заваленные каменным, казалось бы, хламом, и с какой поразительной выгодой для себя этот хлам употребил. Я уже жалею, что отправил Эдда и Корвина учиться в Лондон. Вот где им следовало бы учиться! На наглядном примере!

Ничего ему не успев ответить, я поднял голову: в двери-ворота зала вошёл Тай и с ним незнакомый мне человек. Тай указал на меня, и человек приблизился.

– Я работник портовой гостиницы, добрые господа. Прибыл с посылкой для некоего мистера Томаса Локка.

– Это я, – сказал я ему, не утруждаясь разъяснением своей новой фамилии. – Что за посылка и от кого?

– От незнакомого мне, но очень важного постояльца.

– Так-таки очень важно?

– О-о. Молчалив, взгляд тяжёл, просьбы произносятся как команды. С охраной!

– Любопытно. И где посылка?

– А вот.

И посыльный гостиницы достал из маленького дорожного саквояжа тяжёлый, тускло блеснувший предмет. С гулким стуком опустив этот предмет на доски стола, он на шаг отступил и стал смотреть на нас в ожиданье негласно полагающейся монетки.

Но монетка показываться не спешила. Не сводя глаз с предмета, я нашарил спинку стоящего рядом стула, поднял его и ножками с силой ударил несколько раз в стену.

Робертсон был рядом уже через десять секунд.

– Быстро, – хрипло сказал я, продолжая цепко держать взглядом предмет, – бери лошадь, мчись на ферму. Немедленно Готлиба сюда.

Робертсон, раздробив уютно бормотавшую до этой секунды полутишину зала громом тяжёлых, подкованных для дальних походов сапог, стремительно выбежал.

– Сядь, – сказал я посыльному. – Отдохни, пообедай.

– Хозяин, вообще-то, велел побыстрей возвращаться. – Снизил голос до полушёпота: – Ему постоялец так приказал!

– Пообедай. Через полчаса вместе поедем. Мои лошади в Бристоле самые быстрые.

Мгновенно и властно захватила пространство напряжённая тишина, – конечно, насколько это было возможно. Оставались звуки шагов, кряхтенье усаживающегося за стол посыльного, стук выставляемой на стол посуды. Но смолк беззаботный щебет голосов, и сник совершенно звон начищаемых содой кружек к обеду и клёкот перемываемых ложек. «Том позвал Готлиба! Дело, стало быть, непростое». И я с трудом заставил себя сказать:

– Давид, Эвелин! Теперь вы почти неизбежно узнаете, какой кровью было оплачено возвращение близнецов. Так лучше присядьте, я вам сам расскажу, первый.

И, попросив взглядом прощенья у Эвелин, монотонно, подробно стал рассказывать о непередаваемо долгих минутах, когда смерть стояла вплотную и когда до ужаса осязаемо качался перед нашими лицами ее неотвратимый оскал.

И вот, я закончил тяжёлый рассказ, и все находящиеся в зале сидели, стояли – неподвижно и молча, и у женщин были непривычные, какие-то старушечьи глаза.

Стремительно, лёгким шагом вбежал Готлиб. Увидел чужого человека, неуловимо-быстро взглянул на него так, как будто смотрел в прорезь прицела. Увидел стоящий передо мною предмет. Шагнул, скривил губы в тусклой улыбке:

– Стало быть, Август выжил.

– Да, – ответил я. – В гостинице, здесь, в Бристоле.

– Чего хочет?

– Вот игрушку нашу прислал. Знаешь, как в шахматах. Ход сделан, а дальнейшая цель не ясна.

– Поедем?

– Ты в карете? – спросил я закончившего обедать посыльного.

– Да, в гостиничной, – кивнул он.

– Хорошо. Иди, готовься в дорогу. Сейчас едем.

Он встал, поклонился и вышел. Эвелин, тихо тронув пальцами мою руку, спросила:

– Человек, приславший этот предмет, очень опасен?

– Что из себя представляет этот человек, – задумчиво, как бы размышляя, произнёс я в ответ. – Помнишь рассказ о крысах-крысоедах? Где из десяти голод выбирает выжившего одного, самого сильного, а потом из такого десятка – снова лишь одного? Так вот. Август – пират, который прошёл через две или три таких деции, а может, четыре. И основал… странное подобие гостиницы, маленький лэнд-крепость. Со своими законами, оригинальным распорядком и безукоризненной дисциплиной. Несокрушимую, безупречную крепость-шкатулку, приносящую деньги, деньги, деньги – огромное количество денег. Погубил эту крепость его же беспощадный порядок: Август отказался выдать мастеру Альбе одного нехорошего человека. Ссылаясь на установленный им в Адоре закон. И Альба его крепость просто стёр с земли. Как ребёнок босой ногой разбрасывает в разные стороны песочный замок.

– Как он это сделал? – спросил меня кто-то.

– Вместе с Бэнсоном захватил Августову же береговую батарею. И смёл Адор ядрами. Медленно, давая людям сбежать, час за часом, разбивал ядрами все постройки. И Дикое поле смёл, и корабли. И вот теперь Август здесь…

– Но он опасен? – снова спросила меня Эвелин.

– Скорее нет, – ответил я голосом спокойным и ровным. – Ко мне лично он в тот раз отнёсся с подчёркнутым уважением и деятельной доброжелательностью. Но он… Носитель огромной, просто чудовищной личной силы. Когда посыльный о нём рассказывал – видели его лицо? То-то. Вот какого человека, Эвелин, я привезу сегодня к нам в гости.

– Это обязательно делать?

– Обязательно, и я очень этому рад. За мной неотплаченный долг приюта и помощи в тяжёлую, злую минуту. Тебя же я попрошу сделать вот что. Позови Гювайзена Штокса и собери здесь всех наших детей. Расскажи им всё, что я рассказал только что. Пусть учатся знать, что на свете бывают разные люди. Покажи, какую штуку мы с Готлибом изобрели, чтобы на шажок приблизиться к этому самому Августу и спасти Эдда.

И, взяв со стола бочонок, с силой раскрутил его в руках – и разъял его на две половины.

– О как! – не удержавшись, воскликнул Давид, и тут же Готлиб, которому вроде нечему было удивляться, воскликнул:

– Ой-лля!

Да, в самом деле эффектно. Из разделённого бочонка выкатился тяжёлый шар, который, летая внутри, отжимал защёлки. Но наш с Готлибом шар был кован из железа, затем зашлифован напильниками. А этот же, перед нами, весомо и грубо сиял литым золотом.

– Своеобразный какой контр-подарок, – катнул шар по столу Готлиб.

– Да, – сказал Давид, беря его в руки. – Несомненное золото.

– Понимаешь теперь, – улыбнулся я Эвелин, – с какой всячинкой этот Август?