Виктор Лавринайтис - Падь Золотая

— Хороша!.. — приговаривал дедушка, приглаживая мех.

Когда Боря с Аликом подали ужин, было совсем темно. Ребята попросили рассказать про ондатру, чем она замечательна.

Дедушка, разутый, без фуражки, сидел, сложив ноги по-бурятски.

— Так… — начал, откашлявшись, он. — Тут, герои, надо истории коснуться. Лет десять назад этого зверька у нас и в помине не было. И что получалось? В тайге зверя много. В степи много. А вот в болотах, речках и озерах мало. Получалось так, что дом-то есть, а жильцов почти нет. Есть у нас, правда, другие водяные зверьки. Выдра, к примеру. Большой, красивый зверь. Но больно в пище разборчива. Подавай ей на обед круглый год рыбу. Но рыбкой закусить мы и сами не прочь. А ондатре милой ничего не надо: ест себе камыш да траву — и живет… Да… — Дедушка пожевал губами и неуверенно спросил: — Понятно, герои, говорю? Не очень-то из меня рассказчик…

— Понятно! Очень интересно! — хором ответили все.

— Та-ак… Говорил я, что раньше зверька этого у нас не было. Привозной он, из канадских болот. Узнал советский человек про полезных зверюшек этих, да и рассудил по-хозяйски: поехал за ними через моря-океаны, наловил и привез в клетках. Выпустил их здесь, в Сибири, на волю: живите себе на здоровье! Пусть и болото пользу приносит — вся земля должна быть кладом. Ондатра как раз такой зверек и есть, который нам был нужен. В лес она не идет — и не надо, там без нее зверям тесно. В степь не идет — и тоже не надо. Пошла она жить в болота, речки, как раз туда, куда нужно… И это еще не все, — продолжал дедушка. — Иного зверя пустишь на свободу, он тут и жить останется: неохотно уходит в другое место. Такого зверя расселить трудно. Развези-ка по всей тайге! А ондатра наоборот. Пустили ее в одно озерко. Появилось потомство. Увидят детеныши, что озерко тесным становится, и идут себе другой дом искать. А нам того и надо! Иди, пожалуйста. А как она, милая, идет? Ножки у нее слабенькие, на землю она обычно редко выходит: пощиплет травки и опять в воду. Но тут по нескольку километров проходит, через хребты перебирается. Кто ее сюда, в это озеро, пускал? Сама пришла. И очень скоро, где была у нас в забайкальских водоемах пустота, ондатра эту пустоту и заселит. И еще, герои, очень интересно. Живет она, как вы видели, в норах, в сухом месте. А у нас такие болота есть, где на десятки верст бугорка не найдешь. Нору ей сделать негде, и будто жить там ей нельзя. Так нет — натаскает травы, камышу, илу, сделает себе на какой-нибудь невидной кочечке хатку — домик над водой и — живет. А мягким золотом, мехом своим, платит. Мех у нее крепкий, теплый, красивый. А на расплату такая щедрая, что тут, прямо сказать, равных ей нету. Плодится так, что сто пар зверьков через пять лет могут дать около миллиона штук.

— Около миллиона?!

— Вот это да! — прищурился от восхищения Паша. — Знаете, дедушка, я раньше мечтал астрономом быть. И о путешествиях тоже мечтал. А потом, как прочитал книгу про уголь, захотелось химиком стать. Вот, дедушка, книга так книга! Женя тоже читал. В ней рассказывается, почему уголь черным золотом зовут. И правда, настоящее золото. Из угля чего-чего не получают! Даже не верится. Удобрения для колхозов, резину, бензин, краски разные… Универсальный клей из него делают — что хочешь, то им и клеить можно. Материю самую крепкую, гребенки. Лекарства и то можно получить! Вот почему надо обязательно падь Золотую найти. Там ведь угля много… Хорошо бы химиком быть. А сейчас вы рассказали о зверях, да дедушка Михеич много рассказывал. Мне и хочется что-нибудь в тайге сделать. Разговор незаметно перешел на другое.

— Жить в тайге, кедры бы везде насадить, — мечтательно продолжал Паша, — чтобы каждый хребет золотым стал. Или невиданных зверей разводить.

— Не обязательно в тайге жить, — возразил Женя. — Можно хоть где работать — все равно для нашего края хорошо будет. Мне хочется таким же, как Володя, быть. Около машин… Чтобы все, что хотел, то и сделал. И еще хочется — веселым… Я веселых очень люблю, а у самого почему-то не получается. Не умею рассмешить…

— А мне бы поваром, — сказал Боря. — Без поваров тоже плохо.

— Пока капиталисты есть, я буду разведчиком, в пограничном отряде! — уверенно заявил Федя. — Или в милиции… Ни один шпион, ни один разбойник от меня не скроется.

— Мне хочется врачом, — задумчиво улыбнулась Наташа. — Так хочется, чтобы все люди здоровые и сильные были!

— Врачом? — удивился Паша. — Ты, Наташа, врачом? Ну нет — не годишься!

— Не гожусь? Почему это?

— Больно драчлива. Чуть что, с кулаками лезешь. Какой из тебя врач? Если я и заболею, так к тебе лечиться не пойду. Боксер из тебя хороший получится. Вот бы интересно!.. А что, дедушка, — увлекаясь новой мыслью, вскочил Паша, — бывают женщины-боксеры?

Все засмеялись.

— Вы бы посмотрели, дедушка, как она нас всех однажды поколотила!.. — тараторил Паша.

— Попробуй-ка расскажи… — взглянула исподлобья девочка.

— Нет, Наташа, пробовать не буду. Я себе плохого не хочу. А будущих твоих больных жалею. Очень им тяжело придется!

— Ну… — растерялась Наташа и не нашлась, что ответить.

Если сказать правду, то по-настоящему дралась она только раз и то по необходимости. Ей очень хотелось играть с мальчишками: вместе гонять голубей, ходить на рыбалку. Иногда они ее принимали, но чаще отгоняли: «Шла бы играть в свои куклы!»

Дальше так терпеть и унижаться было нельзя. Хватит! И однажды она дала мальчишкам бой. Это был знаменитый бой. Ей досталось немало, зато она обратила в бегство Пашу, столкнула в речку Федю. На этом бы можно закончить. Но Наташа разошлась и принялась за медлительного Борю. Добродушный, — он никогда не задирал Наташу, — ни в чем не повинный силач, почесываясь, тоже пустился в бегство. «Ну ее! Еще связываться!» А назавтра Наташа впервые подходила к штабу — он только начинал свою работу. Еще издали она услыхала Федин свист, предупреждающий о приближении постороннего, и приготовилась опять к драке. Но вдруг запретные двери распахнулись. Паша, вежливо улыбаясь и тараторя, проводил ее через порог.

Уважение было завоевано навсегда. Но драться снова? Ой, нет! И если иногда приходится показать кулак или поддать леща, то только тому, кто забывается.

Но ничего этого Наташа не сказала.

— Ох, и дождешься от меня, Пашка!.. — только и проговорила она.

— А ты, Алик, кем будешь? — спросил дедушка.

Алик помолчал. Потом неуверенно заговорил:

— Мама говорит, что я должен быть знаменитым артистом или знаменитым профессором. Тогда мы уедем из Монгона. «Разве здесь место для интересной жизни? — говорит она. — Скучно. Даже выйти некуда». Мы уедем в Москву или Ленинград.

Алик неуверенно посмотрел на растерянные и вместе с тем напряженные лица ребят, потом торопливо перевел свой взгляд на дедушку.