Янка Мавр - В стране райской птицы. Амок.

Нонг повернулся и потихоньку пошел назад.

«Куда девать корзину? — ломал он голову. — Не выбросить ли ее совсем? Но жалко напрасных хлопот. Надо же распространить эти бумажки! Значит, остается самому взяться за это дело».

Пожалуй, не часто случалось, чтобы прокламации в большом городе распространял человек, не знающий не только этого города, но и вообще незнакомый ни с каким городом.

Обдумывая задачу, Нонг неожиданно для себя вышел на пустырь. Пересекая его, парень наткнулся на известную уже нам пушку с фигой. Как когда-то Тугай-Салул, теперь и Нонг увидел нескольких женщин, которые приносили жертвы, приходили, уходили или торжественно сидели возле пушки.

Остановился и юноша. Прислушиваясь к разговорам, он вскоре понял, что здесь происходит, тем более что легенда о двух пушках была известна и в его деревне. Решившись, Нонг достал из корзиночки пачку прокламаций и торжественно положил ее перед фигой. Вторую пачку, чтобы не промокла от дождя, запихнул в отверстие ствола.

— Что это такое? — удивились богомольцы при виде необычной жертвы.

— Величайшая жертва, какая только может быть! — вдохновенно ответил Нонг. — Это весть от аллаха о том, что приближается время, когда обе пушки соединятся и весь народ станет свободным и счастливым. Долг каждого — разнести бумажки по всем уголкам, чтобы все знали волю аллаха!

Не ожидая дальнейших расспросов, Нонг поспешил отойти и исчезнуть, чтобы его не заметили те, кому не следует.

И святая фига начала выполнять порученные ей более полезные обязанности… 34 34 Пушка с фигой, возможно, и теперь лежит в Батавии. В свое время нам даже прислали фотографию ее.

Начало казалось Нонгу удачным, и он более уверенно и бодро смотрел на свое задание. Вспомнил порт, где был с Гоно, вспомнил, что там много рабочих, и направился в Приорк.

Но днем, во время работы, лезть с прокламациями было рискованно. Пришлось ожидать темноты, чтобы разбросать в таких местах, где их найдут простые люди. Нонг с большим уважением относился к листовкам и старался, чтобы ни одна не пропала зря.

Вечером, бродя по Приорку, Нонг вышел к большим морским мастерским, возле которых слышался сдержанный шум толпы. Подойдя ближе, он увидел очередь, протянувшуюся от ворот в соседний переулок. Очередь состояла исключительно из рабочих. Все они или сидели на земле, или спали и, как видно, расположились тут надолго. К некоторым подходили женщины и приносили еду.

— Куда лезешь? Становись в очередь! — закричали на Нонга, когда он подошел ближе.

— А что тут происходит? — спросил юноша.

— А вот что тебе нужно, если даже не знаешь? — со злобой ответили ему.

Нонг сразу понял, что для его дела тут самые наилучшие условия. Он направился в конец, чтобы занять в очереди место.

— Этот парень, кажется, новый. Я его никогда не видел, — заметил один из рабочих, когда Нонг проходил мимо.

— Своих полно, а тут еще новички лезут! — недовольно проворчал другой.

Нонг остановился:

— Я никому не хочу мешать, — сказал он. — Объясните, чего вы ждете?

— Утра, — ответили ему, и несколько человек засмеялось.

Нонг добрался до конца и стал последним. Перед ним сидел немолодой человек болезненного вида. Сидел он на корточках, опершись спиной о стену и обхватив руками колени. Юноша почувствовал, что этот человек должен быть более приветливым, и обратился к нему с тем же вопросом.

— А ты разве не знаешь? — удивился тот.

— Я нездешний.

— Мы работаем на этом заводе и ждем утра, чтобы стать на работу.

— Зачем же так, на улице? — в свою очередь удивился Нонг.

— Нас каждый вечер увольняют, а утром нанимают вновь. Желающих работать больше, чем нужно, вот и приходится становиться в очередь.

— Почему хозяева так делают?

— А что им стоит? — вздохнул рабочий. — Видно, это делается для того, чтобы рабочие не создали постоянный коллектив. Хотят разъединить нас, уморить окончательно, день и ночь держать в своих руках. Подождите, проклятые, придет и на вашу голову кара! — закончил он, сверкнув глазами.

Нонг убедился, что этого человека остерегаться не надо, и наклонился к нему:

— Тут у меня прокламации. Нужно их раздать, а я никого не знаю. Помоги мне!

Рабочий взглянул на парня так, будто перед ним возник сам жандарм.

— Нет, братец, с такими предложениями подъезжай к кому-нибудь другому, — усмехнулся он.

— Честное слово, я говорю правду! — сказал Нонг. — Вот, посмотри, они тут.

Но рабочий и смотреть не захотел.

— Не веришь? — с жаром шепнул Нонг. — Думаешь, я подослан полицией? Клянусь тебе, что меня прислали из Суракарты в Батавию к товарищу Сукравате!..

Услышав это имя, рабочий вздрогнул и уставился на Нонга:

— И что же?

— Сукраваты нет дома. Соседка сказала, что он арестован. А больше я никого тут не знаю.

— Кто тебя послал?

— Салул и Гейс. Ты, может быть, их не знаешь. Они захватили оружие…

Но рабочий все знал, знал даже больше, чем сам Нонг. И когда выслушал Нонга, когда уверился, что тот говорит правду, положил ему руку на плечо и сказал:

— Хорошо, что ты встретил меня, а то мог бы и сам пропасть, и беды наделать. Остерегайся называть имена: услышат — каленым железом выпытают все тайны. У нас тут очень тревожно… Несколько сот товарищей арестованы, в том числе все вожаки, такие, как Сукравата. Особенно навредил взрыв во дворце генерал-губернатора. Начались обыски, репрессии, — всем досталось, кто прав, кто виноват… А потом еще вести дошли, что на юге что-то происходит… В связи с арестами каждый день можно ожидать серьезных событий. Гнев рабочих невозможно сдержать, молодежь требует немедленно выступить и в первую очередь освободить арестованных. Но дело усложняется тем, что все наши ответственные руководители арестованы. А лишь они имели связь с остальными районами страны.

Нонг жадно слушал все это и удивлялся, что вокруг так спокойно и обычно. Весь день он шатался по городу и нигде ничего не заметил. Спешит народ по своим делам, стоят на своих местах полицейские, ездят в автомобилях белые господа, торгуют лавочники, бегают разносчики, трудятся рабочие.

А между тем где-то что-то делается…

Где-то в глубине накапливается гнев и возмущение сотен лет. Накапливается незаметно, сдержанно, как было у отца Нонга, и, может быть, скоро выльется в один большой «амок»! Нонга охватило волнение, захотелось стать еще ближе к этим таинственным делам!

— А нельзя ли попасть на какое-нибудь собрание? — спросил он.

— Теперь крупных собраний не бывает. Собираются на совещания только небольшие группы представителей. Даже не все из нас знают, когда и где это происходит. Общее настроение, конечно, известно, и соответственно этому принимаются меры. Но знают о них немногие. Я, например, могу лишь сочувствовать и ждать, когда наступит время до конца выполнить свой долг.