Владимир Смирнов - Над океаном

— Так можно?

— Нужно! Я б и сам пожевал, да вот... Штурман! Помнишь, какие погоды нас ждут? Гляди, Машков. От одного тебя почти все зависит. Оператор! Оператор, пощупай... — Кучеров осекся. Он хотел, чтоб Агеев прощупал погоду по курсу, но вспомнил все, и его чуть передернуло. Тут-то пока ничего: солнышко вон светит, внизу океан добрый дремлет, из штормового района они ушли, небо голубенькое. Но у берега материка их ждет циклон; вполне возможен туман или хороший дождь. И как тогда? Вслепую, без связи, без радионавигации...

Но они обязаны долететь. Пока что «эти» молчат — ждут, что сумеет и чего не сумеет советский самолет и его экипаж. Много, ох как много зависит от этого экипажа!

— Штурман, когда расчетно выходим к повороту? Ты по счислению идешь?

— А как же по-другому — больше ничего нет... На такой скорости войдем в наш коридор примерно через час пятнадцать.

— А к нам?

— Если оттуда пойдем напрямую домой — еще часа полтора. Пока точно сказать но могу, не знаю ветра, но, полагаю, должен работать вестовый, так что, видимо, ускоримся — с ветерком. Но вообще-то заранее считать получку...

— Ясно, ясно...

Видят ли их свои? Он не сомневался, что после потери радиосвязи приняты все меры к тому, чтоб установить причину этой потери. После включения радиомаяка-аларма спутники системы САРСАТ должны будут засечь сигнал об аварии, и операторы станций слежения поведут терпящий бедствие самолет через систему, а корабли и суда, находящиеся в этом районе Атлантики, тут же получат оповещение и направятся к ним на помощь. Экипаж безусловно будет спасен. Но все это пока не устраивало Кучерова.

Во-первых, он, пока машина послушна и подчиняется ему, не хотел поднимать излишнего шума.

Во-вторых, в сложившейся ситуации он был обязан дотянуть не просто до берега, но посадить корабль на аэродром — обязательно свой, советский, аэродром.

Он не считал нужным объяснять это своим людям — каждый и сам прекрасно все знал, все понимал и — он был в том уверен — полностью принимал его решение и расчет.

Нет, ну надо ж такое! Ведь, сколько помнится из училищного курса, как утверждал полковник Болдырев: «Полностью обесточить современный боевой самолет практически невозможно, исходя из того, что подача электроэнергии генераторами будет непрерывной и уверенной все время движения самолета, а каждая энергетическая система дублирована дважды и трижды, следовательно...»

Вот те и «следовательно»! Дважды и трижды «следовательно»! Вот они, все продублированные, и полетели — с концами, как говорится. Где-то замыкает, но где? Где... Да повсюду! Они же, считай, получили приличное попадание зенитного снаряда! Это ведь только те повреждения и пробоины они знают, которые видят или которые сами о себе «доложили» — вроде энергетики. А сколько их еще? И в какой момент они дадут о себе знать? Хорошо, хоть баки, судя по приборам, целы — хотя это весьма странно, учитывая их расположение.

Не-ет, надо дойти! И дело тут даже не в них самих, шестерых. Дело в тех, кто ждет их и верит.

«Та, твоя единственная, она же окончательно уверовала в тебя! Всю жизнь на тебя поставила, и жизнь своего единственного ребенка — тоже. Что с ними будет, если ты не справишься, если ты обманешь их?

А Наташка Савченко? Она же Кучерову после той истории с Реутовым верит, как Илье Пророку! И не сегодня завтра она станет матерью... Вон он, без пяти минут папаша, сидит молчит, сопит, глазами помаргивает. Ничего, паренек, нормально! Нормальный ход!

А Машков? Разнесчастный храбрец Машков, верный Машков. У него в отсеке дочкина фотокарточка — ах, Витька, Витька...

А Куинджи наш доморощенный? Видно, чуяло сердце его мамаши, когда она письма мне писала, просила добиться отстранения сына от полетов (Кучеров улыбнулся в маску, вспомнив, как разбушевался Щербак, когда он дал ему прочесть одно такое письмо: «Глубокоуважаемый товарищ Кучеров! Прошу...»).

А другие матери? Может, ты, выросший у тетки, чего-то не понимаешь? Может быть. Но вот то, что мать — это святое, ты точно знаешь. Может, знаешь даже лучше, чем те, у кого матери есть. В общем, работай, Кучеров. Так работай, думай так, Санька, чтоб башка трещала! Чему-то ведь тебя учили — так научили же!»

— Командир, он уходит, — негромко доложил Ломтадзе.

«Орион» неторопливо плавно отвалил влево и уходил к горизонту — в ту сторону, где находился его дом. Уходил все так же загадочно-странно — молча.

— Интересно, кто нам заменит этого доброго дядюшку? — бодро поинтересовался Щербак.

— Какая-нибудь очередная пакость, — сумрачно отозвался Агеев.

Но ни Щербак, ни Агеев, как и никто другой из экипажа, не знал, да и знать, не имея связи, не мог, что «Орион» уходит, чтоб не маячить тут понапрасну, поскольку сюда, навстречу советскому Ту-16, мчалась, форсируя двигатели, пара готовых на все и ко всему его собратьев «ту».

Двенадцать молодых русских мужчин, затянутых в ремни, летели высоко над проливом, огибая континент по кратчайшей дуге. Они — шестеро в поврежденном самолете и эти двенадцать — никогда не видели и, скорее всего, никогда не увидят друг друга, но теперь они неуклонно летели навстречу друг другу.

Пара, находящаяся с рассвета в дальнем полете над Северной ледовой шапкой, развернулась, подчиняясь приказу, сюда, к югу, и летела теперь над Северной Атлантикой, с каждой минутой, каждым километром, прожженным страшной энергией воющих пришпоренных турбин, приближаясь к своим собратьям.

Оба штурмана пары уже прикинули точку встречи; оба предупредили своих командиров, что топлива после встречи у них останется лишь строго на обратную дорогу — и даже, возможно, не хватит до родного аэродрома, и им придется либо садиться на первой подвернувшейся точке, либо дозаправляться. Но это ничего не меняло. В конце концов, если будет надо, и к ним пойдут такие же двенадцать и помогут. И они, приняв приказ, шли теперь сюда, повинуясь высокому, чистому долгу человеческого братства.

Вот когда замыкалась цепочка! Начавшись вчера вечером, она рассекла за одну лишь ночь половину планеты, коснулась на другой ее стороне идущих сквозь грозный океан мирных судов — и теперь замыкалась.

Далеко впереди горизонт закрывался словно кисеей. Кучеров напряженно всматривался туда, щуря слезящиеся от усталостного напряжения глаза; штурман виновато и грустно сказал:

— Вот и всё, командир. Циклон...

— Точка поворота? — резко осведомился Кучеров.

— Там.

— Где? Штурман!

Наушники вздохнули и тихо ответили:

— Командир, нам нужно натянуть еще хоть пару тысяч высоты. Надо перетянуть фронт циклона. Тогда и повернем — по солнцу.

— А иначе?

— Что — иначе? — неожиданно обозлился Машков. — Ты что, не понимаешь? Как я тебе определюсь в «молоке»? РЛС нет, связи нет, пеленгов нет — ни черта нет! Я не господь бог!