Николай Пряничников - Золотой гроб

Уже совсем рассвело. Неподалеку от камня я увидел остов толстого дуба, некогда сломанного молнией. Его ствол на два метра возвышался над землей, а над корнями зияло широкое дупло. Я ткнул в дупло лопаткой. Лопата почти вся провалилась вниз, и мне подумалось, что лучше всего клад сложить сюда. Я опустил туда, только что принесенный мешек и собрался и весь груз перенести в дерево, но в последний момент передумал, поскольку три мешка и рюкзак не уберутся!? Сверху в дупло насыпал старой листвы. Затем проверил и тщательно замаскировал старые мои захоронения, хранящиеся в нише за камнем. Кроме того, напихал пружинящие сучки и прочий древесный хлам в нору, а сверху все это также засыпал листьями. Получилось так, что если не провалиться в нору ногой, то обнаружить ее было трудно. Тем более, что выход из подземелья и камень находились в невероятной гуще зарослей, живых и повалившихся от старости деревьев.

Повесив на шею бинокль, я двинулся вверх по реке, чтобы оказаться напротив лагеря и провести рекогнасцировку. Когда появился просвет между деревьями я, прячась за травой и деревьями, ползком добрался до берега. Я не ползал на такие дистанции со времен интернациональной помощи дружественному Афганистану и потерял навыки. А отсутствие постоянной тренировки привели к тому, что суставы дико болели, а на локтях я ободрал кожу. Теперь нашу палатку со мной разделяло шестьдесят или семьдесят метров. Костер по — прежнему курился, около палатки тусовалось несколько человек и двое маячили около УАЗика, стоявшего в двадцати метрах от палатки. Наши три байдарки мирно лежали перевернутыми на песке. Три (!). Значит, Валерий уже вернулся, после того, как увез Саню в больницу?

Я навел семикратный бинокль на наше пристанище. Всего незнакомцев оказалось семь человек. Два парня оттянули полы палатки в стороны, а двое подтащили и вставили в раскопанный нами шурф длинную, только что сколоченную из орешника, лестницу. Затем полы палатки снова закрыли. Один — долговязый шевелил палкой в костре. Двое незнакомцев колдовали над каким — то грузом около автомобиля.

Наши байдарки, перевернутые к верху брюхом, покоились на песке? Но никого из наших ребят не было, что само по себе казалось странным? Чувствуя в этой ситуации знак, какой то беды, я замыслил подобраться к лагерю поближе.

Снова уполз в лес и через него вышел вверх по реке за двести метров от лагеря. Теперь лагерь скрывал поворот. Ширина Керженца здесь была не более 25 метров. Чтобы из — за ремня не выпал пистолет, я его положил его за пазуху и, не раздеваясь, бесшумно вошел в прохладную с утра воду. Проплыл всего пять или шесть метров, далее начиналась отмель. Выбравшись на берег, выжал одежду и двинулся в сторону лагеря. Последние несколько метров мне пришлось преодолевать ползком, так как большие деревья кончились, но к нашему лагерю вплотную подходили кусты орешника, куда Валерий выбрасывал обломки кирпичей из ямы на берегу. Кругом кричали утренние птицы, на поверхности реки то и дело шлепалась рыба, а за лесом заревел самолет. Лишний, естественный шум мне было на руку.

Мокрая одежда неприятно липла к телу. Но, теперь до незнакомцев было не более 15 шагов. Изредка со стороны машины доносился металлический звук, похожий на бряцание садовых инструментов. На боку автомобиля было написано 'МИЛИЦИЯ'

Во мне шевельнулись неуверенность: — может, ребята, каким то образом, дали знать властям, что в монастыре произошла трагедия? Ведь милиция всегда приезжает первой?

Но, 'Все подвергай сомнению!' — говаривали умные греки. И я интуитивно понимал, что дело здесь не в советской милиции, — защитнице и матери родной, на которую мы уповаем. Скорее, милицейская машина была просто средством передвижения и привезла она не друзей.

— Джон! — раздался хрипловатый голос от машины. К костру от УАЗика направлялся высокий худой мужчина в очках. Его лицо напоминало первую, неудачную работу скульптора — самоучки, который страдал приступами абстракционизма. Самое заметное в его лике был тяжелый квадратный подбородок и глубоко посаженные глаза. Все остальное было размыто и испещрено ранними морщинами. Мне подумалось, что если он когда — нибудь надумает участвовать в любительских спектаклях, то роль Квазимоды ему обеспечена. В голосе Квазимоды звучали командные нотки.

— Забирай все и отвези в деревню, — сказал он сидящему на бревне парню в солнцезащитных очках. — Там это передашь Николаю, а сам захвати пару ломов и возвращайся сюда. И быстро. Через два часа приедет Палыч с ребятами, чтобы к этому времени ты был здесь.

После его тирады сомнения у меня пропали. Это и есть хлопцы Палыча, про которых нам говорил Саня…

Парень с готовность встал, подошел к палатке, где на земле стопкой стояли, добытые нами смертельной опасностью иконы. Он взял находившийся рядом рюкзак и стал запихивать иконы туда.

— Осторожнее, дубина! — повысил голос очкарик. — Возьми ветошь и обмотай каждую икону. Каж — ду — ю! — многозначительно повторил он — и, побыстрее. А вы! — очкастый, обратился к остальным парням — берите лопаты и продолжайте копать! Вернее так, (он вскидывал пальцы) вы трое копать, а ты, Серый, бери веревки и спускайся к пушкам. Приготовь их к подъему. Ты, Тимоха, — он обратился к крепкому молодому человеку с инфантильным лицом — замени Егорыча, будешь сторожить этих (Санек неопределенно махнул рукой в сторону леса). Давайте, давайте, братва, не будем терять время.

— А нужны ли кому эти железки, Санек? — прогундосил Серый, обращаясь к Саньку. Серый был низкорослый брюнет с короткими волосами и сломанным носом. Его правую щеку от виска до подбородка украшал коричневый шрам. Оттого, если смотреть на его профиль с одной стороны, несмотря на крючковатый нос, он выглядел даже симпатягой. Зато, с другой стороны, — с Серого можно было рисовать профили античных дьяволов во плоти.

Ты же сам говорил, что мы здесь золото должны искать?! — с надеждой в голосе добавил Серый.

Он гундосил так, что если бы я не знал, что все происходящее действительно и реально, то мог бы принять голос бандита за фрагмент спектакля из театра абсурда. Это может представить каждый, если человеку зажать нос и заставить громко кричать 'Караул! Едет грека через реку..' с выдохом через нос.

— Золото — усмехнулся Санек. О каком золоте речь? Я уверен, что ты сейчас думаешь о бутылке пива?! Впрочем, когда справишься с работой, я лично подарю тебе старинную пушку. Будешь с ней ездить по базару и тормошить своих торговцев. — Выполняй, что тебе говорят, гундос, — повысил он голос. — Все остальное — не твое дело.

Еле заметное подергивание тонких губ Санька в правой части рта, с известной долей воображения, можно было расценить, как ироническую улыбку.