Станислав Жейнов - Другой

— …не хочу, и не буду…

— Чего ты не хочешь?

Игорь замолчал, пришел в себя, поднялся, уперся спиной в нос лодки. Я развернулся, стал грести. Надо поскорее приплыть, согреться. Больше не оглядывался, не смотрел на Игоря. Услышал, как плачет; бубнил все тоже, но тише, почти не слышно. Минуты слабости, потом за них очень стыдно — знаю по себе.

— Откуда ты взялся? — услышал я за спиной.

— Я? Мы вместе приехали, ты забыл?

— Ааа…

Говорю ему:

— А ты?.. К финнам подался, на визе решил сэкономить?

— Просто поплыл и все… Хотел освежиться, но все дальше, дальше… дальше. А потом, думаю: "переплыву ка я, на тот берег…"

— Зачем?

— Не знаю. Ты меня как раз вытащил, когда я думал, зачем.

— И что, доплыл бы?

— Нет. Но я слишком поздно понял. Услышал, как ты кричишь, и поплыл на голос.

Игорь помог затащить лодку на берег. Я не стал ее привязывать: тяжелая, никуда не денется. В лагере, кто-то не спал, над столом горел свет. Только, когда подошли, увидел Сергея. Он сидел за фонарем, поэтому его не видно.

— Не спится? — спросил его.

— Почему мокрые?

— Волны.

— Что волны?

— Мокрые.

— Где вы были?

— Патрулировали.

— Что вы делали?

— Ты сам сказал патрулировать, а потом сменишь. Вот мы, вдоль берега на лодке и… Теперь ты давай, охраняй. Лодка у мостика — вперед.

Я разделся, бросил мокрые вещи на скамейку, полез в палатку, Игорь уже внутри, дал мне полотенце.

— А кто ставил кастрюлю на газ? — спросил Сергей.

— Что? — Сделал вид, что не расслышал. Ну что? — это не я, или сознаваться? — А что с ней?

— Эмаль отошла. Трещать начала, Сашу разбудила, а та меня. Говорит — "Там кто-то ходит?" Думал, кто-то из вас, кричу, никто не отзывается… Ты, опять поставил?

— Во первых не я, а во вторых, почему опять?

— Скажи Глеб, в чем нам теперь кипятить воду?

— Я так же как и ты имею право задать тебе этот вопрос.

— Трус.

— Во первых, и без эмали сгодится… Ничего, не нэпманы. И вообще, завтра куплю тебе новый чайник и десять кастрюль.

— Где?

— По приезде, куплю, какая разница?

— У нас есть еще одна, и сковородка, но смотри Глеб…

— Зануда.

Еще в первый день, недалеко от палатки, между деревьями натянули веревки, сушили мокрые вещи; все, что лежало на дне и на верху багажной лодки, тогда промокло. Взял со скамьи одежду, свою и белоруса, привязал к веревке. Прищепок нет, а ветер такой: если сорвется — с концами.

Сергей сделал нам кофе:

— Сахар, сами….

— Мне три ложки, — говорю.

— Сами, я спать…

— Все у тебя на пол шишечки. Взялся, так уж давай до конца.

Сергей недовольно закряхтел, встал, пошел к палатке, стонал, гремел, шелестел пакетами, наконец, выполз с пачкой рафинада:

— Сволочи, все им дай-подай!

— Вот. Теперь всегда, когда я прикажу, будешь приносить сахар. Теперь ты — "сахараложец".

Он бросил в меня пачку, но я увернулся. Сахар улетел в темноту.

— Иди, ищи! — крикнул ему. Но Сергей уже исчез в палатке: — Спокойной ночи!

Пришлось искать самому. Когда вернулся, в руках у Игоря уже была гитара.

— Опять? — спросил его.

— Немножко.

— Кому посвящаем эту ночь?

— Летову.

— Не люблю.

— Мы недолго. Ночью надо спать.

— На пятую ночь сказал Игорь, — говорю. — Кофе, как раз, поможет заснуть. Сколько сахара?

— Четыре.

Я бросил в чашки сахар, перемешал.

— Спасибо, — поблагодарил белорус.

— Всегда — пожалуйста.

— И за кофе, тоже…

Кофе успел остыть. Опять поставили воду греться.

— Чего, водки не выпьешь? — спросил Игорь.

— Я один водку не буду.

— Согрейся. Я бы на твоем месте…

— А ты, с водкой — все?.. Срываешься часто?

— Я могу не пить. Просто иногда не знаю, ради чего.

— Ты, правда, не пил три года?

— И три дня, и три месяца… Тебе нравится Высоцкий?

— Да, люблю…

— Вот моя любимая.

Игорь запел, тихо. Мне тоже нравится эта песня, но ее надо петь громко, с надрывом:

— Во хмелю слегка

Лесом правил я.

Не устал пока.

Пел за здравие

А умел я петь,

Песни вздорные…

…может час, может два, но я уже не выдержал:

— Все Игорь — я иду спать.

— Подожди, еще столько песен не спето!

— Нет. Все. Спать. Ты нет?..

— Не хочется.

— Боишься, что опять?..

— Боюсь, за вас. Днем лягу.

— Все, до завтра…

Я залез в палатку, укутался в одеяло и сразу уснул. Очень быстро. Игорь пел: "Сон мне, желтые огни…", и я хотел послушать, но отключился, еще до припева.

18

Проснулся в обед. Спал бы еще, но рядом громко разговаривали. Спорили. Не вставал, приходил в себя. Голос Антона узнал. А вот Сергей. А где же Саша? Почему не слышно, как она смеется? Прислушался, но нет. Давно бы себя выдала, наверное, опять загорает? О чем это они? Поэзия?

— Нет, Сергей, — это очень классный поэт. Его сейчас все!..

— Модный, не значит классный.

— Сейчас, сейчас еще прочитаю… Вот стихотворение…

— Антон не надо! Не надо. Я уже сложил мнение — мне не нравится.

— Но почему?

— У тебя есть любимый стих этого автора?

— Нет. Я тебе объяснял, они все хорошие!

— В том-то и дело. Не бывает, чтобы все хорошие… Должны быть любимые и не любимые. У всех, без исключения: у поэтов, у прозаиков, максимум, — это процентов двадцать по настоящему стоящих вещей. У бездарей — ноль! Если нравится все, значит, ты ничего не понял.

— Чего не понял?

— Хочешь как все. Все носятся с каким-то "попсовиком", и ты туда же. Декламируешь, и сам не понимаешь, что. Главное — модно, всем нравится, ну я тогда, тоже… Никто ведь не догадается…

— Я не понимаю, про что ты?

— Надо иметь на все свое мнение. Правильное или неправильное, — уже другой вопрос, но свое, понимаешь?.. Нельзя быть прилипалой…

— Я прилипала?

— Некоторые люди — Антон, не искренни по отношению к самим себе. Надо понять, кто ты. Что любишь, и что ненавидишь. И вот, когда ты скажешь: "Вот это я люблю, а это нет… За эти поступки, я осуждаю, — этого человека, а за эти… наоборот…" Понимаешь?

— Сергей! — крикнул я из палатки.

— Да?!

— Ты нудный, Сергей! По-твоему, я не могу любить торт целиком, а только отдельные его кусочки!

— Ты можешь любить торт, но не можешь любить все кондитерские изделия, какие есть! Только часть, маленькую часть из них.

— Могу!

Давай сделаем так. Твой любимый поэт? Хотя и так знаю, что Высоцкий. Сколько у него стихов? Не знаешь. Больше трех тысяч. Сколько слышал? Сколько вспомнишь? Сто, двести максимум, и то не все нравятся, правда?

— Про поэтов я согласен, я только про торт спросил. Вот про торт, я бы с тобой поспорил.

В палатке душно. Солнце нагрело потолок и стену. Я поменял джинсы, в которых спал, на шорты. Они у меня такие веселенькие, с сердечками и губками. Больше ничего одевать не буду, позагораю. Вылез из палатки, зажмурился. Ярко. Люблю контраст. После такой холодной, мрачной ночи, столько света и тепла.