Любовь Овсянникова - Найти виновных

Но не вернуть мне дань

Разлукам тем, что пролегли меж нами.

Разлуки эти… Кто придумал их?

Такое тяжкое людское бремя,

Ложащееся сразу на двоих,

Бессонницам не внемля, ни смиренью.

Колдовала печаль, терзание надежды и ожидания. Ясенева заговаривала боль, пропускала ее через себя и выливала прочь этим голосом, похожим на вздох и стон.

Я чувствую вдруг радость и восторг

От мелкого колючего дождя,

От серой мглы, скрывающей простор,

От неуютных зарев октября.

Приемлю все: и ветер, и туман,

Коротких дней холодную печаль,

И всех бессонниц давящий дурман,

И расстояний сумрачную даль.

Преодолею дали и года,

И страх и горечь — все перетерплю,

Чтобы в ответ на сдержанное «Да»

В эфир кричать с безумием: «Люблю!».

Опускались безрадостные ноябрьские сумерки, день погружался в ночь, захлебываясь темнотой, так при жизни и не налившись пронзительным светом.

— Пора мне, — вздохнул Александр, когда стих плач утрат.

— Да, стало совсем темно, — посмотрев на часы, Ясенева удивилась: — Еще только че­тыре часа!

— Час Быка, самое больное время года.

— Позвоните мне, Александр, когда приедете на место. У вас ведь это без проблем, — показала на аппарат сотовой связи, привычно покоящийся у него под рукой.

— Это будет часов в восемь-девять, — прикинул он. — Нет, поздно. Не хочу вас беспокоить. Я и так у вас день отнял.

— Хорошо, тогда я вам позвоню.

Александр согласно кивнул и в ту же минуту почувствовал, что ужасно устал. На него словно тонна груза опустилась. Была ли это тяжесть тоски — по ком? — или тоска тя­жести — чего? — разобрать не представлялось возможным. Ноги приросли к полу, руки отяжелели, глаза изучали комнату, словно ища, за что бы зацепиться и удержаться тут, чтобы не выходить, не уезжать, не отстраняться.

— Я провожу вас до остановки, — Ясенева принялась надевать пальто.

И он понял, что никогда больше не увидит ее. И пришла мысль о смерти. Неужели она умрет? — задавался он вопросом, и положительный ответ на него не казался ему абсурдным, наоборот, было в этом что-то неотвратимо-логичное после всего, что он услыхал в стихах.

По сути они мало знали друг друга. Так, разовые встречи на книж­ных ярмарках: Харьков, Запорожье, Киев, Ялта… Но впечатление от этих встреч остава­лось неизменно приятное, стойкое. И невольно утверждалась мысль о достаточно прочном знакомстве.

И она к нему относилась так же: с открытой, искренней доброжелательностью и доверием. Она была сильным человеком, способным на поступок, короче говоря, из тех, кого теперь называют харизматическими лидерами. Но слабой ее стороной оставалась мягкость, съедавшая все силы, доброта, влетающая в копеечку, и незлопамятность, чем пользовались ее враги. Она умела строить сложные, но честные отношения и не умела ин­триговать, в результате чего часто страдала, проигрывая современные бесчестные бои за выживание.

— Знаете что, — Александр нерешительно остановился на выходе из квартиры, сделал шаг назад и прикрыл за собой дверь. — Я заеду к вам на обратном пути, можно?

— Конечно, вы же так и не подписали свои договора с авторами.

— Тем более. Но… — он не мог понять, что его беспокоит и, следовательно, не мог определить, как избавиться от этого беспокойства. — Простите, вы ведь еще не на пенсии?

Ясенева неопределенно хмыкнула, давая понять не так то, что она не скрывает свой возраст, и не столько извиняя Александра за неожиданный вопрос, сколько удивляясь такому вопросу, совершенно ничего не значащему ни для кого из них. Ибо она, перейдя опытом сердца весь земной путь, была теперь выше обычных мерок. Но он, в силу молодости, еще не должен был придавать им много значения, заострять на них внимание, должен был еще пребывать в мире иллюзий о вечности и человеческом всесилии.

— Нет. Почему вы спрашиваете? — ничто не ускользало от ее внимания, и то, что Александр был угнетен смятением и нерешительностью, подавленностью и растерянностью, показалось опасным состоянием для дальней дороги, тем более ночью. — Не уезжайте сегодня, — предложила она. — Завтра раненько проснетесь, отдохнувшим и свежим, и с новыми силами поедете завоевывать Ларису. У меня вон комната для вас есть, все удобства, даже свободный компьютер, если захотите поработать.

— Нет, она меня ждет сегодня. Надо ехать. Проклятые деньги! Я думаю, вы здорово нуждаетесь в них.

— Вон оно что! — улыбнулась Ясенева. — Спасибо, мой друг. Устраивайте свои дела, а позже мы поговорим обо всем, обо всем, и об этом тоже.

— Да, — слушая ее, Александр о чем-то напряженно размышлял, потирая чело и ероша волосы, и было трудно понять: то ли мысль ускользает от него, то ли он еще не нашел ей словесного воплощения. — Вы ведь можете посвятить мне книгу?

— Вам, стихи?

— Не обязательно, это может быть проза, например… — он так надолго задумался, остановив свой взгляд на чем-то, что лежало не здесь, что Ясеневой показалось будто он забыл продолжить фразу.

— Но о чем проза?

— Например, о том, что мы сегодня наблюдали на вокзале. О той женщине с книгами, помните?

— Конечно. Что ж, вполне конкретный заказ. Я подумаю, Александр.

— Нет, обещайте мне!

— Обещаю. Но неужели непременно об этой женщине?

— Не знаю.

Не спеша, какими-то странно замедленными движениями, словно не понимая, что делает, он вынул из кармана куртки аппарат мобильной связи, покрутил его в руках и водворил обратно. То же самое он проделал с пачкой денег, взятых из своего сейфа. Затем из другого кармана достал диктофон, вынул из него кассету, записанную для него Ясеневой, и покрутил ее в воздухе.

— Подарок, — он улыбнулся. — Буду в автобусе слушать ваш голос.

— О! Не стоит, — Дарья Петровна была явно польщена, но не хотела показывать это. — Не хочу надоесть вам.

Александр автоматически спрятал диктофон, засунув вынутую из него кассету в другой карман.

7

На углу было ветрено. Холодные, режущие струи воздуха, зажатые между домами, стоящими перпендикулярно к Днепру, разгоняясь еще оттуда, вырывались здесь на простор центрального проспекта и, устремляясь вниз по нему, пронизывали все насквозь, даже, казалось, насквозь продували камни. Мрак безлунного вечера — именно мрак, когда и солнце давно ушло, и звезды еще не зажглись — усиливал ощущение бесприютности, подавлял уверенность в себе до полного и безвозвратного ее растворения в этом девственном космосе.

Людей почти не было. Лишь где-то между деревьями сквера угадывались тени собачников и их собак. Да еще на остановке маршрутного такси жалась к столбу фонаря молодая женщина, закрывающая лицо отложным воротом длинного элегантного пальто. Она опасливо покосилась на подошедшую пару, оглянувшись по сторонам, словно в поисках защиты, и успокоившись тем, что рядом светились окна круглосуточного продуктового магазина «Нагорный».