Сергей Гомонов - Душехранитель

Хусейн и староста Удугов вошли в дом последнего — низенькое саманное здание с небольшими окошками и очень простым интерьером. Жена старосты тут же накрыла на стол и исчезла.

— Рустам, — представился хозяин.

— Хусейн Терлоев.

— Терлоевы? Хороший тайп [60] Тайп — род. … Оьзда тайп — оьзда стаг [61] Оьзда тайп — оьзда стаг — благородный род — благородный мужчина. , — кивнул Удугов. — Ты кем Маге и Ахмеду доводишься?

— Дядьки они мои. Двоюродные.

Одноногий почтительно закивал:

— Мой дом — твой дом, Хусейн. Давай, отдохни с дороги.

Хусейн отведал угощений старосты, и лишь потом хозяин спросил:

— Как взял русского?

— В горах прятался. Скорее всего, сбежал у кого-то в Сержене и заблудился в лесу.

— Э, э… — с сомнением покряхтел Удугов, поглаживая седоватую бороду и почесывая лысину под маленькой черной шапочкой. — Здоровый русский. Крепкий. Не похож на лаи…

— Не успел расспросить, добрый хозяин. Сопротивлялся он, биться пришлось. А там их блокпост рядом, обходить далеко надо, снайперы… Через перевал перешли — и тут парень вашей деревни, Аслан, навстречу. Так и привел нас в аул.

— А сам куда путь держишь?

— В сторону Аргунского.

— Тц! Далеко тебе… Дождей много было нынче, идти трудно сейчас.

— Надо, отец. Ждут меня там.

Рустам Удугов постучал своим костылем по циновке:

— Сомнение у меня, Хусейн. Как бы не с блокпоста русский тот…

— Так что, если даже и с поста? В ауле руки лишние не помешают. Приглядывайте за ним получше, а то совсем у вас мальчишки в сторожах сидят, как я погляжу…

— А кого поставить? Все старшие в Грозном да в Аргуне. Сам видишь: в ауле только старики, калеки вроде меня, женщины, дети да гIазакхи лаи… Кому еще поручить?

Хусейн понимающе кивнул, но своих мыслей вслух говорить не стал.

— Надо мне будет русского поспрашивать, — сказал он, подумав. — Отдохну — и пойду, поговорю… Может, и знает чего… А что, наши давно здесь не проходили, отец?

— Да как не проходили? Вчера вот только останавливалось шестеро. Двоих раненых оставить хотели, потом передумали. Тоже в сторону ущелья направились…

— Раненых оставить хотели, говоришь? Как звали тех ребят?

— Не знаю, Хусейн.

— Да вот думаю: не от них ли я отстал? Тут бой был неподалеку. Ваху, Абу и Беслана зацепило… Как хоть выглядели те парни?

Удугов коротко описал вчерашних гостей. Хусейн кивнул:

— Ну! Они и есть! Прорвались, значит… Хорошие парни, смелые. Спасибо, что приютил их, отец.

Староста поглядывал на молодца. Смелый парень, сильный парень, да уж больно лощеный. Не похоже, чтобы много суток по горам скакал. Те, вчерашние, совсем грязные были, тощие, злые, как шакалы. Водкой от них пахло, нехорошо. Грех для мусульманина, но без водки вряд ли такое вынесешь, что на их долю перепадает. А еще, бывало, и похуже чего употребляли, детвора после них шприцы собирала по деревне. Боль, говорят, притупляет… Э-э-э… совсем законы предков, законы шариата забыли. Война…

— Спать ложись, Хусейн, — решил Удугов.

Пусть делают что хотят. Не его это дело. Староста уж давно от войны отвернулся — как ногу потерял. Сами разберутся.

Терлоев поблагодарил и поднялся.

Асланбек позевывал. Вот уж темнеет. Сейчас Ваха придет сменить его на ночь: Вахина очередь нынче дозор нести. Надо русских лаи на место отправить. Дед Махмуд им похлебку скоро принесет. Нравится старику, что ли, с этими грязными свиньями водиться? Не понимал Аслан аксакала…

Он заглянул в хлев. Русский сидел, охватив себя руками и опираясь спиной о деревянную подпорку для крыши. Дремал, кажется. Даже не пошевелился.

Асланбек ушел. Часть русских работала на строительстве дома для Мечиговых, за ними смотрел Ильяс. Вот Ильяс — совсем мальчишка, четырнадцать всего. Ему даже винтовку не доверили, с кинжалом ходил. Зато кинжал хорошо бросал, лучше всех в ауле. Его больше боялись, чем Аслана с винтовкой. И Ваху боялись, ровесника Асланбека. Бешеный он. Все норовит с пришлыми в отряд сбежать и подражает им каждый раз, когда они являются. Однажды русского лаи застрелил. Случайно. Хотел мужчинам показать, как метко стреляет, вытащил одного из работников. На макушку ему поставил пустую консервную банку из-под тушенки, входившей в провиант гостей-воинов. Целился долго, но разнес русскому голову. Мужчины похохотали и, конечно, Ваху с собой не взяли. Да и не собирались, как понимал Аслан. Дурак Ваха. Над ним все, кто в аул приходил, всегда смеялись. Асланбек с ним прежде, когда мальчишкой был, часто дрался, потом перестал. Все равно не уймется. Дурак потому что.

А вот и он. Тут как тут. Подошел, руки в карманах, поздоровался, сквозь зубы сплюнул. Асланбек один раз слышал, как боевики, балуясь, обзывали друг друга «гуронами». Что это означало, юноша не знал. Но явно что-то обидное, презрительное. Так вот Ваху с тех пор ему всегда хотелось обозвать точно так же.

— Аминат сказала, ты с большим чужим мужчиной приходил? — проговорил он. — Пленника привели?

— Привели, — отозвался Аслан, отдавая ему оружие.

— Откуда мужчина?

— Не знаю. С ним дядя Рустам говорил.

Ваха издевательски хохотнул. Асланбек понял: поддевает, мол, выгнали тебя, как мальчишку.

— Я спать пошел, — деланно зевнув, сказал он, стараясь не показать гнева.

Ваха же, посмеиваясь, пошел к хлеву.

Лаи лежали на своих подстилках. Новичок озирался. Почти никто не обращал на него внимания. Ваха оценил: сильный лаи [62] Лай — раб (чеченск.). . Надо будет его на самую тяжелую работу погнать, много делать сможет первое время.

Они встретились взглядом. Злость вскипела в Вахе: русский его совсем не боялся. Видимо, не знал, с кем имеет дело.

— Что смотришь, хъакх [63] Хъакх — свинья (чеченск.). Если мусульманин произносит это в отношении другого человека, то это говорит о его желании сильно оскорбить собеседника, ибо по законам Ислама свинья считается нечистым животным (никогда не употребляется в пищу). ? — крикнул он.

Тот явно не понял ни слова. А по-русски Ваха говорить почти не умел. Знал несколько слов, да и то «грязных». Их-то он и применил, подойдя к лай-новичку и достаточно сильно толкнув того прикладом винтовки в грудь.

Остальные пленные замерли. И не только из-за противостояния раба и молодого надсмотрщика: в открытые ворота ворвался Эпцар. Ваха не успел ничего сделать, и пес бросился на русского.

Все произошло в какие-то секунды. Русский ухватил «кавказца» за шиворот, и рука его утонула в густой шерсти собаки. Оказалось, что Эпцар вовсе не нападал на него. Тяжело дыша, пес опрокинулся навзничь, задрал и поджал лапы, подставил беззащитное брюхо. Его поза выражала полную покорность. Не игривый призыв погладить живот, а именно покорность .