Сергей Гомонов - Душехранитель

Хирургом Серапионова называли старые, еще университетские, приятели. У него действительно был диплом хирурга, он даже пару лет успел попрактиковаться по своей специальности (в отличие от большинства сокурсников), но дальше дело не пошло: закрутили интересные и выгодные дела. Клятва Гиппократа — хорошее дело. Но жить красиво для Андрея было привычнее. А тут еще всеми обожаемая «переслойка» подоспела…

И в итоге «пати» закончилось тем, чем заканчивалось всегда: одуревшие от сексуальности Серапионова две девчонки проторчали у него в доме оба выходных, соревнуясь друг с другом и явно рассчитывая провести здесь впоследствии гораздо больше времени. С «голодухи» Андрей довел обеих до полного изнеможения, но в итоге понял, что от них его просто воротит. И он даже не отдавал себе отчета, почему. Прежде подобный «променаж» казался ему естественным modus vivendi. А теперь в его мысли приходило воспоминание о небольшом леске между Ростовом и Краснодаром, объятиях чужой, измученной женщины, ее преданном взгляде, ее гаснущей, но такой сладостной энергии, которой она делилась без остатка, до капли, и которую он поддержал, поделившись своей, бурной и почти неизрасходованной. Серапионов думал, что за всю свою тридцатиоднолетнюю жизнь, тем более, жизнь несостоявшегося врача и вполне состоявшегося гангстера-бизнесмена, он уже окончательно и бесповоротно стал циником. Ну просто не может не стать циником индивидуум, видевший самые жуткие разрушения человеческой оболочки, изучавший всевозможные болезни людского организма, знавший всё, что нужно знать (и даже больше) о женской и мужской анатомии, препарировавший не один труп и способный без рвотного спазма переносить запах давней смерти. Что только ни выковыривал он из тел, попавших к нему на стол! Как только ни шутили они с коллегами по этому поводу, разложив на соседних с трупом препарационных столиках «закусь» из соседнего кафетерия! Тогда было всё — от криминальных абортов до бытовых травм. И теперь Андрей, в котором, как он сам считал, еще десять лет назад выгорело всё без остатка, вспоминал о какой-то бабенке (здесь он спотыкался: не мог он назвать её «бабенкой» и при этом не осечься!), причем не просто вспоминал, а тепло вспоминал. И, говоря откровенно, радовался в душе, что ни ему, ни его подельникам не удалось убить ее. Серапионову казалось, что это было бы высшим грехом в его жизни. Вот как ни странно! Памятуя обо всех его прошлых «заслугах» и «подвигах»…

Да уж… Видимо, выгорело не всё… Видимо, еще было, чему гореть… А это плохо. Отец просто так не отцепится. Он привык: если есть дело, то подчиненный обязан довести его до логического завершения. В данном случае Андрей и был тем самым подчиненным. Тем более, непосредственным подчиненным. С которого спрос стократ больше.

И, засыпая в комнате, свободной от женской плоти , Андрей думал о делах в далеком Крыму…

« Всё как всегда »… — со скучающим видом подумал Влад, когда Надя припарковала автомобиль на площади перед зданием аэропорта «Толмачево».

Предчувствия его не обманули: Надя с хозяйским видом повернулась и смачно, как в мелодрамах, чмокнула его в губы:

— Счастливо долететь, Ромальцев, — сказала она, тут же поправляя испорченный макияж. — Позвони, как доберешься… Маргоше привет!

Влад бросил взгляд на ее лицо, скрытое под маской косметических ухищрений, на отросшие с прошлогодней встречи платиновые волосы. Блондинки, даже крашенные, Ромальцева привлекали всегда.

— Счастливо, Эсперанца! — он изобразил беззаботную улыбку, а затем вышел, захлопнул дверцу автомобиля и больше уже ни разу не оглянулся.

В Новосибирске крупными хлопьями валил пушистый снег. На газонах, крышах, деревьях он лежал, нетронутый, сияя и переливаясь зернистой белизной. Для Нади это зрелище было привычным, а вот Ромальцева всегда настораживали огромные снежные шапки на подоконниках и козырьках подъездов; иногда он не узнавал тех мест, в которых они с Эсперанцей частенько бывали летом. Как давно это было… А теперь ему все равно.

Проследив за его вялой походкой, Надежда покачала головой:

— Дурачок… — она закурила длинную коричневую «More». — Чего человеку надо?.. Сам не знает.

Она никогда не понимала Ромальцева. Мужа своего знала, как пять пальцев, а Влад для нее по-прежнему оставался темным лесом. Дрему-у-учим таким лесом. Вечный подросток, наверняка по сей день Ромальцев цепляется за юбку своей мамаши. И еще — мнит себя Маленьким принцем. Сам не догадывается о своем тайном желании объять необъятное.

Надя разбиралась в людях, да и немудрено: все-таки работать психологом и не разбираться хотя бы немного в причудах человеческого рассудка невозможно. А Влад был занятным случаем. Она давно порвала бы с ним эту «тягомотную» связь, если бы ее не интересовало, чем все закончится. С ее любовником было что-то не так. Увы, даже шизофреники более нормальны по сравнению с ним. Он, конечно, типичный невротик — чего стоит только его сутулящаяся поза. И это при таком-то теле! Но едва он забывался и переставал контролировать себя, его широкие плечи опускались и съеживались, грудь проваливалась. Влад был, скорее, «антишизофреником». Слишком уж одиноким, даже внутри себя. Этим несчастным помешанным хотя бы есть с кем поговорить. Хоть с собственным «альтер-эго»… Надежде всегда казалось, что Ромальцев чересчур уж стремится выглядеть хорошим, положительным. Обычно это — следствие угнетаемых отрицательных качеств пациента, с которыми тот пытается бороться, загоняя в потайные уголки своего сознания. Наде не раз приходилось работать с такими проблемами. Тяга же Влада к позитиву была неоправданна: он был «однобок», неправилен. Подобен призраку, не отражающемуся в зеркале…

И с каждым приездом в командировку в Новосибирск молодой человек становился все более не от мира сего. Он охотно шел на контакт с Надей, они разговаривали, делились мыслями. Но женщину все больше настораживала его манера замирать и прислушиваться к чему-то неизвестному. Так в глухом лесу крикнувший путник напрасно дожидается эха. Возможно, это было связано с его деловыми проблемами. Надежда подозревала, что при всем своем стремлении к положительности Влад замешан в нехороших делах там, у себя, на Кавказе. Этот парадокс, по-видимому, и мучил его постоянно: Ромальцев делал что-то вопреки своей совести, в обиду собственной душе…

Надя докурила, завела мотор и развернула машину. Протяжный вой нырнувшей под мост электрички отозвался где-то в груди, заставив сердце тоскливо сжаться. Тяжелый выдался год… Все пошло наперекосяк с того момента, когда Надиного дядю, Александра Павловича Сокольникова, нашли убитым неподалеку от его собственного дома, а кузина Рена бесследно исчезла. Впоследствии пропал и Ренин бывший муж, Колька. Возможно, что в живых не было уже обоих. Последовавшие затем вызовы в прокуратуру, осмотр квартир дядьки и двоюродной сестры, бесконечные соболезнующие звонки знакомых и явления незнакомцев со странными вопросами привели к тому, что Белоярцева (Надина фамилия по мужу) попросту слегла от банальной простуды, которая длилась неправдоподобно долго — почти месяц. Женщина едва-едва поправилась к приезду Влада и оттого выглядела далеко не цветущей. Приходилось маскировать последствия болезни при помощи косметики, но Ромальцев заметил, что здесь что-то не так, и стал задавать вопросы. Надя вкратце объяснила ситуацию, и он довольно холодно посочувствовал ей. Не более того. Никогда еще Надежда Белоярцева не чувствовала себя такой одинокой, как в этот приезд Влада.