Сергей Гомонов - Душехранитель

— Как твоя конференция? — спросил муж, с постной миной сидевший у телевизора.

Надя поняла: майору Лешеньке хочется покормиться . Такие разговоры всегда начинались с постной мины, а заканчивались полным бессилием Надежды.

Женщина не ошиблась: Леша долго и нудно рассказывал о том, как все плохо, о том, что жене невдомек поддержать его в трудные времена, о том, как тяжело ему, офицеру, тянуть на себе служебную и семейную лямку в одиночестве. И самое главное — в его словах было пятьдесят процентов истины. Надя ощутила головокружение и сказала, что идет спать. В спальне разговор продолжился до изнеможения супруги. Алексей же, напротив, приободрился. Убедившись, что жена неспособна выполнить сегодня супружеский долг, он взял в холодильнике банку пива и снова ушел в созерцание футбольного матча.

Надя погрузилась в бессвязную дремоту. Изредка выныривая, она думала, думала, думала… Почему она не может разорвать эту порочную связь? Из-за сына-подростка? Бред. Кому, как ни ей, психологу, знать, что это самая недостоверная отговорка слабых людей. «Не верю!» — сказал бы Станиславский. Так и было, Надя не собиралась обманывать себя. «Не верю!» Было так: если Алексей долго отсутствовал, она поначалу чувствовала себя окрыленной, на работе ее не узнавали, мужчины сыпали комплиментами в ее адрес. Но проходило каких-нибудь две недели, и Белоярцева начинала задумываться о муже. Причем не как о мужчине, в этом плане у нее не было комплексов. Когда было нужно, она всегда могла найти себе ненавязчивого партнера на стороне. Она думала об Алексее иначе . Ей будто чего-то не хватало. И после первого же «нудного разговора» с приехавшим из командировки супругом она ощущала даже определенное удовлетворение. Становилось легче. А потом…

Нет, с этим нужно было что-то делать. Ее привлекал Влад Ромальцев. Очень привлекал.

Влад — единственный человек, способный пробудить в ее душе романтические мечты. Он красиво ухаживает, он придумал для нее ласково-величественное прозвище «Эсперанца», он далеко не глуп, в нем есть какой-то потенциал. Но он много моложе нее, он слаб. Их разделяет не только географическое расстояние. Просто у их союза не было, нет и не может быть никакого будущего. Увы, но это так.

Надежда терялась. Она взрослая, самостоятельная женщина. Она знает многое в этой жизни. Она реалистка. Зачем ей кто-то еще, если она самодостаточна? На словах она всегда соглашалась с Омаром Хайямом: « И лучше будь один, чем вместе с кем попало ». Но только на словах. Сердце протестовало и требовало: « Ищи! » Зачем это нужно, Белоярцева не знала.

И вдруг ей приснилось празднование Нового года. Это было лет семь-восемь назад, еще во времена Горбачева.

Новый год встречали у дяди Саши, младшего брата Надиного отца. Рена, кузина, тогда или только окончила, или оканчивала школу, а у Нади уже был Олежка, маленький и смешной. Рена, сама еще девчонка, прекрасно спелась с Надиным сыном, ползала с ним под елочкой и дурачилась от души. А потом их веселый смех звенел на ледяных горках, сливаясь со звоном бубенцов нарядной упряжи прогулочных лошадок. Тогда главную городскую елку ставили на площади Ленина, почти под окнами дома Сокольниковых. И гуляющие горожане с улыбкой наблюдали за красивой разрумянившейся девушкой, которая самозабвенно перекидывалась снежками с неповоротливым хохочущим мальчуганом, а степенные взрослые (в их число уже входила и Надя) снисходительно поглядывали на детей со стороны. И Надя чувствовала, с какой любовью смотрит дядя Саша на свою дочку. И даже немного завидовала. И хотела, чтобы кто-нибудь любил точно так же и ее.

И тут в сон закралось что-то новое, чего не было в ту счастливую ночь.

Рена — такая, какой Надежда видела ее в последний раз, только теперь изможденная, без былого блеска в глазах — сидела, обняв руками колени, на подоконнике дядь Сашиной квартиры. Снаружи, на площади Ленина, происходило что-то тревожное, страшное: с неба валились огромные камни, пора было бежать. Надя тут же забыла про Новый год. Она в панике бегала по дому, разыскивая спрятавшегося сына, и никак не могла вспомнить, здесь он, с нею, или его забрал отец. Женщину прошибал холодный пот, ноги едва отрывались от пола. А Рена безучастно взирала на ее метания и даже не пыталась помочь.

— Где Олежка?! — кричала Надя, хватая за руку уходившего куда-то дядю Сашу.

На том был военный мундир, фуражка, и он, освободившись от племянницы, выскользнул за дверь.

— Надя, — вдруг позвала Рената. — Эсперанца! Олежа в безопасности.

Надя метнулась к двоюродной сестре. Рена обняла ее за голову. Наде стало хорошо-хорошо. Рената была взрослой, старше нее, она утешала, не говоря ни слова. Женщина почувствовала даже знакомый запах сестриных духов — тонкий, нежный аромат. Наяву Надя их уже и не помнила, но вот во сне все было так реально…

— Эсперанца, наша беда в том, что у нас с тобой нет цели…

— Реночка! — Надя погладила кузину по щеке, хотела сказать что-то еще и проснулась.

Ее рука была приподнята, словно силилась дотянуться до кого-то или до чего-то. Надежда не сразу сообразила, что все еще пытается нащупать, ухватить что-то неуловимое и в этой реальности…

…А Ромальцев неторопливо прошел регистрацию и уселся с книгой в одном из кресел, ряды которых заполняли «накопитель». Голос диспетчера периодически объявлял рейсы и время регистрации. Влад всегда немного волновался перед полетами. Это не было страхом высоты или авиакатастрофы. Случалось даже, что ему почти хотелось, чтобы случилась авиакатастрофа. И кощунственная мысль тут же блокировалась недреманным разумом: « Но ведь это будут сотни смертей и помимо твоей! Так нельзя, опомнись! » Влад одергивал себя и лишь неуютно поеживался, затравленно сутулился и озирался по сторонам — не мог ли кто ненароком угадать его мысли. Чувство вины затем глодало его весь полет, он избегал смотреть в глаза попутчикам и стюардессам. Был случай, когда из-за такого подозрительного поведения его подвергли проверке по прилете.

Самолет приземлился на взлетно-посадочной полосе Ростова-на-Дону глубокой ночью. Влад вспомнил напоследок о Снежной Королеве — Эсперанце — и уже окончательно порвал с прошлым, ныряя в пучину реальности.

А на следующий день — разговор с Дмитрием, презрительно-самоуверенным Дмитрием, который всегда считал Ромальцева второсортным человеком. О делах беседовали в ресторане, рядом с Владом сидела манекенщица Зоя, глуповатая претенциозная восемнадцатилетняя девица, с которой он «выходил в свет». Ромальцев поведал Аксенову о положении вещей в новосибирской фирме, изредка лениво отвечая на вопросы никогда их не слушавшей Зойки.