Анатолий Радов - Нулевая область [СИ]

А что чувствует она? — подумал он с такой надеждой, что тяжело вздохнул. Маша вдруг отдёрнула руку и снова перевела взгляд на гардину.

— Надо же, упала, — сказала она, и удивлённо, словно увидела валяющуюся гардину впервые, хмыкнула.

Макс ещё пару секунд держал руку вытянутой, потом медленно опустил и побарабанил пальцами по табурету.

— Может, о силе расскажешь? — спросил он осторожно. — Вдруг опять придётся с краком повстречаться. Ты же не хочешь, чтобы я умер?

Он увидел, как Маша вздрогнула при слове — умер.

— Нет, конечно, — сказала она как-то отстранённо, не поворачивая головы. — Хорошо, расскажу. Может дедушка и не поругает.

Дед вернулся, когда начало темнеть. Маша уже час как ушла, сказав, что её ждёт мама. За этот час Макс успел несколько раз провертеть в голове разговор с нею.

Детский сад, блин, — думал он, с улыбкой на губах пялясь в потолок. — Когда у меня в последний раз такое было? Лет восемь назад, а то и больше. С Таней. Так мне тогда девятнадцать всего было.

Дед вошёл осторожно, почти крадучись.

— Я не сплю, Егорыч, — сказал Макс.

— А, ну это хорошо, — дед шумно выдохнул. — Ну, как ты тут?

— Нормально. Боли уже почти нет. Так, плечо немного тянет и покалывает.

— А Маша была? — спросил дед, задумчиво глядя на занавеску и гардину.

— Была. Час назад ушла. А это я, Егорыч, по комнате походить захотел. Чуть не упал, блин. Пришлось за занавеску уцепиться. Извини уж.

— Да ты что, — дед махнул рукой. — Да ну её окаянную. Повесим на место, делов-то. Не поругались с Машунькой-то? — он лукаво усмехнулся.

Макс удивлённо посмотрел на него.

— А чего это мы должны были поругаться?

— Маша она девушка с характером. Любит пообижаться.

— Да нет, нормально всё было. Она же умная, чего б она ни с того ни с сего обижаться стала?

Макс внутренне улыбнулся, вспоминая, как разговаривал с нею через стенку, когда она именно обижено сидела на диване.

— Это да, умная, что не приведи господь, — согласился дед. — У неё же книжек этих полный дом. Сын мой, отец её значит, читать очень любил, вот и она пристрастилась. А чего тут ещё делать? Целыми днями бедняжка дома сидит с матерью.

— А отец где? — спросил Макс.

— А я тебе разве не говорил? Его краки убили десять лет назад. Он на охоту ушёл на болото, за утками, значит. У него кроме дроби тройки ничего и не было.

— А сила?

Дед хмыкнул.

— А ты откуда… — заговорил он, но запнулся. — Хотя это ж и понятно. Чего я.

Он торопливо переставил с табурета на пол то, что принёс утром, и присел.

— Что у него там с силой случилось, не знаю, — начал рассказывать он, чуть наклонясь вперёд. — Так я ж говорю, Максимка — краки. Я присматривался к следам, их там двое было. Вообще-то они чаще поодиночке, или вот теперь с тенью, но в тот раз двое их было, это точно. Я по следам тебе много чего рассказать смогу. Как шёл зверь, как прыгал, нападал или оборонялся. Меня дед мой учил, земля ему пухом. Может Санька-то одного бы и отшугнул, но с двоими не справиться. У меня силы больше чем у других, да и то я с двоими еле управляюсь.

— А что, было такое?

— Да было, мать их дери. За водой я к озерцу как-то пошёл, без ружья, герой ёлы-палы. Как они через деревню прошли, не понятно? — дед пожал плечами. — Может в обход, да с горы спустились. Вот они меня и увидели, когда я стал воду набирать. Десять минут с ними возился. Пока одного силой бью, второй очухивается. Ну, слава богу, сбежали всё-таки. Я в какой-то момент даже стал подумывать, что всё, спёкся ты Егорыч. Чувствовать начал, что кончается сила, — дед вздохнул и провёл рукою по лицу. — Теперь вон вспоминаю, и до сих пор не пойму, как уцелел. А Сашка, он слабее меня по силе был. У нас ведь как, сила-то эта не бездонная. Накапливается долго, а потратить за два-три удара можно. У меня, конечно, поболе, а у других два-три.

Дед замолчал, задумчиво глядя перед собой.

— А оживить она может? — осторожно спросил Макс. — Я помню тот парень, Сергей, хотел погибшему силу свою отдать.

— То он от горя так говорил, Максимка. Конечно же, оживить сила не может. Да и разве можно мёртвого оживить? Умер человек, это всё. Уходит жизнь куда-то, окаянная. А силой только живому помочь можно. Вот я тебе тогда, возле железной дороги немного отдал силы, чтобы твоему организму легче справляться с ядом было.

— Во мне яд, что ли? — спросил Макс, невольно вздрогнув, и прислушавшись к ощущениям внутри себя.

— А ты думаешь просто от двух-трёх иголок в четыре сантиметра ты бы так долго валялся? — спросил дед, посмотрев на него. — Мы, конечно, точно сказать не можем, но видимо есть что-то у этой твари. Может как у змеюк, а может в слюне. Да не переживай ты. Самое плохое позади уже. Завтра бегать будешь по двору, как ребёнок малый.

— Знаешь, Егорыч, некоторые яды могут и позже проявляться. Вот так будут внутри незаметно разрушать, а через пару недель, кердык только, и пишите письма, — сказал Макс, и услышал, как, несмотря на шутливый тон, подрагивает голос.

— Да брось, — дед махнул рукой. — Серёгу, вон, лет двенадцать назад крак кусал, когда он ещё сопляком был, и ничего. Не проявилось никак.

— А-а, — протянул Макс, успокаиваясь. — Ну, раз так, тогда полегче, конечно.

— Максимка, — голос деда повеселел. — Ну, его, хватит. Чего мы всё о плохом, да о плохом? Ты лучше скажи, как твоё горло, не болит уже? Глотать не больно?

— Щас.

Макс медленно проглотил слюну. Прислушался к ощущениям. Проглотил ещё раз.

— Не, не болит, — сказал он и помотал головой.

— Ну, тогда уточку осилишь, — сказал дед уверенно и поднялся. — Но-о-жечку, — аппетитно протянул он. — Или тебе крылышко, а, Максимка?

— Егорыч, неси мне но-о-жечку, — ответил Макс, добродушно перекривив деда.

Сытый ужин быстро разморил, и Макс уснул легко, как ребёнок. Ни один сон не потревожил его за всю ночь, словно организм, восстанавливая силы, провалился так глубоко в царство Гипноса, что был не в состоянии время от времени выныривать в быструю фазу. Разбудил Макса звук шагов.

Он медленно открыл глаза, и увидев яркое пятно на занавеске, обрадовался и удивился одновременно. Обрадовался тому, что день был солнечным, а удивился наличию занавески на окне. Он несколько секунд просто смотрел на неё, пытаясь отыскать шов, но шва не было.

— Это, наверное, другая занавеска, — понял он. Вспомнил, сколько у его бабульки лежало занавесок в комоде, и улыбнулся. Каждый день если рвать, и то на месяц хватило бы. Сельские они все запасливые, и сколько занавесок у Егорыча, можно только смутно догадываться. Судя по тому, что за тридцать лет у него оставалось и чем костёр разжечь, и чем стрельнуть, с занавесками он, скорее всего, тоже не поскупился. Или, скорее всего, его жена не поскупилась.