Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

…Мы разбили лагерь на внутреннем склоне холма, где огонь закрывали другие возвышенности. Темнело очень медленно, неохотно, но вместе с темнотой рождались в степи множество странных звуков. Зазвучал ночной хор насекомых в травах. На небе одна за другой зажигались звёзды, между ними застыли в безветрии лёгкие перья облаков — три или четыре на всём небе, и было ясно, что и завтра придёт солнечный день. Когда девчонки начали уже косо на меня поглядывать, а костёр горел вовсю, и к нему подтаскивали последние сучья и охапки хвороста, чтобы хватило на всю ночь — появились наши охотники. Они тащили двух антилоп — ну, во всяком случае, это были существа, похожие на антилоп — и здоровенную, чуть ли не больше антилоп, дрофу. Прибытие экспедиции было встречено шумным одобрением…

…Отблески костра погасли позади, но я по-прежнему слышал шум и не чувствовал себя одиноким. Трава под босыми ногами была уже прохладной, а земля под нею — всё ещё тёплой, прогретой за день… Я вышел на склон холма — третьего от нашего — и, легко взбежав на вершину, остановился.

Почти полная луна заливала равнину серебром. Ковыль катился волна за волной, вперемешку — свет и тень, отчего степь казалась живой, шевелящейся. Ни в одну сторону, сколько хватало глаз, не было видно человеческих огней; на востоке я различил всё ещё видную тёмную стену леса вдоль Миссисипи, из которого мы вышли.

Я вновь повернулся на запад — и, вздрогнув, напрягся — мне показалось, что чуть ниже по склону стоит человек. Но уже в следующий миг я расслабился — лунный свет превратил в человека каменную глыбу, гранитный выход…

Хотя — нет! Не лунный свет. Я подошёл ближе к камню и убедился, что зрение меня не обмануло. Когда-то, очень давно, человеческие руки обработали его. Правда, с тех пор над ним потрудились ещё и солнце, жара, ветер, дождь и холод, но всё равно было видно, что изобразил когда-то мастер.

Широколицый мальчишка постарше меня стоял, уверенно разведя ноги и опираясь правой рукой — на уровне груди — на рукоять бастарда. На левой, согнутой перед правой, сидела охотничья птица. Голову покрывал шлем с наносником и выпуклыми надглазьями, из-под него падали волосы. Ноги статуи вырастали прямо из камня и, присев, я различил на нём буквы, похороненные в зауми готических завитков:

AD HONORES

— Ад… хонорес… — призвав на помощь все свои знания, прочёл я. — Ад хонорес… Ради чести, если по латыни… — я встал с корточек и, положив руку себе на бедро, посмотрел в ту сторону, куда смотрел каменный мальчишка. — Ради чести…

Я не знал, кто и когда он был. Во всяком случае, он пришёл из тех времён, когдана письме мысли считалось приличным излагать лишь на латыни, не важно, из какой ты страны — значит, не позже xv века.

Но слова, выбитые на граните — под ними я мог подписаться.

Я стоял с трёх до пяти вечера вместе с Раде и Анри. Было ещё совсем темно, когда Сергей растолкал меня.

Луна торчала где-то на юго-востоке. Было холодно, особенно если учесть, что я вылез из-под плаща во сне и не нашёл его. Раде где-то неподалёку с хряском и воем зевал. Анри не было слышно.

— Проснулся? — уточнил Сергей. — Тогда я ложусь, давай. Всё тихо… Да, роса легла. Обуйся…

…Роса в самом деле легла. За мной оставалась чёрная дорожка. Я чуть не налетел на Анри — он сидел на корточках и, вздрагивая, умывался этой росой.

— Помогает? — осведомился я. Анри фыркнул, кивнул:

— Ага, я уже проснулся…

— Ну тогда подкинь дровишек в костёр, а мы посмотрим, что и как вокруг, — я на ходу нацеплял росы в ладони, вытер лицо. — Раде!

Он подошёл, бесшумно ступая, предложил:

— Пройдёмся, глянем туда-сюда.

— Угу, — я махнул рукой и, на ходу затягивая ремни «сбруи», зашагал вокруг холма. Раде двинулся в другую, я услышал, как он засвистел что-то явно народно-македонское. Костёр разгорелся поярче — Анри до него добрался наконец.

Я отошёл подальше, постоял под прикрытием склона холма, ожидая, пока привыкнут получше глаза. Нет, ничего опасного или необычного в степи не было. Я постоял ещё, зевнул, передёрнул плечами и широко зашагал назад.

Раде вернулся одновременно со мной. Анри устроил возле костра несколько охапок хвороста, на которые вполне можно было сесть. Мы и сели, помолчали, низачем протянув руки к огню. Потом Анри сказал:

— Анекдот вспомнил. Димка сегодня рассказывал, то есть, вчера, пока шли… Кто такие хохлы?

— Украинцы, а что? — не понял я.

— Ну, анекдот же… Двое хохлов идут по лесу. Один над другим подшутить решил, как гаркнет: «Нэгры!» Второй аж присел: «Дэ?!» Первый смеётся: «Здрыснув, а?!» А тот в ответ: «Да тэ ж я з яросты!»

Анри ухитрился даже воспроизвести украинский акцент. Мы посмеялись, снова немного посидели, и Анри, вздохнув, немного смущённо сказал:

— Там, у американцев, у Сэма… такая девчонка была… Фредди, Фредерика. Я чуть с ним не ушёл из-за неё.

— Чего ж не ушёл? — лениво спросил Раде, сцепляя пальцы и потягиваясь. Анри вздохнул:

— Да ну…

— Ну, к нам бы её переманил.

— Не успел, — признался Анри.

— Ну, хоть повалялся с ней? — продолжал допытываться Раде. Анри густо покраснел и кивнул. Потом признался:

— Думал, что ничего не получится.

— Получилось?

— Вроде да…

— С высоты своего сексуального опыта… — начал Раде, но я его безжалостно перебил:

— Полученного не так давно, а?

— Ладно тебе… — добродушно отмахнулся он, но тему не продолжил, задумался о чём-то. Его девичьи красивое лицо стало угрюмым.

— Ты чего? — тихо спросил я. Раде поморщился, потом сказал:

— Да… Слышал, наверное? Югославии-то моей больше — ау. Война там идёт. Настоящая гражданская…

— Слышал, — отозвался я. Раде поморщился снова и добавил:

— Понимаю, что ко мне это отношения уже не имеет, а всё равно тошно…

— А я когда узнал, что Союз накрылся, то как-то слишком даже спокойно воспринял, — вспомнил я, вставая. — Ладно, Анри, ты посиди, а мы ещё пройдёмся, посмотрим…