Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Проверка была жестокой. Безмерно. Она беспощадно отсекала не только и без того редкий балласт — неумолимо гибли смелые, сильные, решительные, опытные, допустившие всего одну ошибку. Хоть где-то. Далеко не всегда выживали двойники тех, кто на Земле стал великими людьми — и нередко «блистали» те, чьи «прототипы» так ничем и не прославились. Эта жизнь давала возможность раскрыться полностью.

В качестве постоянных «оппонентов» двойников сюда же поместили большое количеств негроидов — самой злобной, тупой и жестокой из цветных рас — избавив их от некоторых болезней и прекратив междоусобицы, чтобы их популяция росла. А как контролёров процесса на базу — в Город Света — поместили небольшую популяцию арабов. Этот властолюбивый, жадный, похотливый и гниловатый в душе народец был счастлив такой «властью», а сюрпризов от них можно было не опасаться. К творчеству они не способны…

Время шло. За год в это пространство попадало до пятнадцати тысяч мальчишек и девчонок. Через год от них оставалась только половина. Через два — пять тысяч. Через три — четыре… К пяти годам — около двух с половиной тысяч. «Оканчивали школу» в среднем две сотни в год, с семи-двенадцатилетним сроком за плечами.

Не всё и не всегда укладывалось в схемы. Чаще всего неприятности были связаны с тем, что новенькие не могли «оставить за плечами» старые счёты. В этом мире имели место «реплики» многих земных войн — в уменьшенном виде, но факт (однако, например, ни Первая, ни Вторая Мировые войны так и не повторились…)

А результатом… результатом для тех, кто проходил через все испытания, была Бесконечная Дорога. Вот то самое, что сейчас было со мной. Уход в третий мир, на ещё одну Землю, где тоже царило Безвременье, но иное. Там, среди лесов, в посёлках и на фермах, на кордонах и в полевых лагерях жили сейчас в ожидании Срока около четырёхсот тысяч мальчишек и девчонок, доказавших, что они могут.

Резерв. Банк. Надежда расы. Надежда Земли…

…Все большие вещи, наверное, заканчиваются так. Я сидел на оградке, привалившись спиной к каменному столбику. Думал. Молчал. Мне было легко и пусто.

Я дошёл до конца. Диад меня не окликал, не говорил больше со мной — точно так же сидел напротив.

— Ты давно живёшь там? — спросил я. И поправился: — Или ты… этот? Маг?

— Нет, — покачал он головой. — Я из одного бриттского племени, а живу… живу уже почти два тысячелетия.

— Значит… — я помедлил. — …всё?

— Да. Всё, — в голосе Диада были понимание и сочувствие.

— Всё, — повторил я. — Странно… Послушай!!! — я вскинулся. — А мои…

— Успокойся, — кивнул он. — Вы дошли сюда вместе. Ты вернёшься и приведёшь всех своих. Просто говорить удобней с одним, чем с группой.

— А это всё? — я повёл вокруг рукой. — Это что?

— Ничего, — пожал плечами Диад. — Твои воспоминания. Ониэто могут… Но еда, — он улыбнулся, — настоящая.

— Да, настоящая… — откликнулся я. — Послушай, Диад… Но вот есть Хаахти, Хаахти Салоранта, он тут… там почти век. Или мой друг Джек Сойер — он тоже очень долго… Почему они не ушли туда?

Диад сплёл пальцы на колене.

— Потому что не захотели… Такие есть тоже.

Я хотел снова спросить: «Почему?» И не спросил. Вместо этого я задумчиво поинтересовался:

— А тебе не кажется, что это неправильно и… несправедливо? В наше второе лето здесь погиб Север, Игорь Северцев. Чем он был хуже меня? Я могу ещё и ещё называть…

— Я тоже могу, — отозвался Диад. — Одна ошибка… только одна… И расплата за неё; ни при чём тут — «хуже», «лучше»… Жестоко, да? Но не несправедливо…

— Значит, я буду жить, — тихо сказал я. — Мыбудем…

И снова замолчал.

Но я не просто молчал. Странно, но я вспоминал, и эти воспоминания всплывали у меня в мозгу, словно фантастические кадры из какой-то бессистемной, но берущей за душу склейки, пропитанной моей памятью, как проявителем и закрепителем одновременно. Я не «заказывал» этих воспоминаний. Они приходили сами собой… Не получалось вычленить из них ничего конкретного, но то всплывали трупы в первом разорённом неграми селении, которое я увидел… то лицо умирающего на руках Лаури Свена… то металлическая груда оружия на каменном полу… ландскетта, выпадающая из мёртвой ладони Кристины… голова Севера на шесте… смертельный холод голодной зимы, луна в глазах волчьей стаи… скрип стали толлы о кость бедра, моегобедра… лицо Дейны, лицо моего «хозяина», лицо желтоглазого Жоэ — калейдоскоп, мозаика, вихрь лиц… вытянутая к моему лицу рука Марюса… бредущий к берегу в белой пене прибоя Саня, его улыбка, улыбка на мёртвых губах… волна Атлантики, рёв ветра в вантах… Вадим, поднимающий руку на палубе нашего корабля… смеющийся Сергей, раскинувший руки мне навстречу у своего трона… брызги бледных искр из-под клинка… злое отчаянье схватки… тёплая пыль тропы на Кавказе, её вкус со вкусом крови во рту… солнечный мёд первого нашего с Танькой раза на дне каменной чаши, переполненной весенней зеленью… звериная, ловкая посадка Джека у снежной норы при нашей первой встрече… снежный вихрь из-под её лыж, мчащихся у самых пастей двух амфиционов… клятва под взвихренным небом надвигающейся бури… Равнины Америки, бесконечные ковыли, а в небе — плавающие кресты птиц… Вздымающиеся снежные шапки Кордильер… Огромный баллон дирижабля, медленно поднимающийся из каньона перед окаменевшим Андреем… Кукурузные поля на том острове, где разошлись наши с Вадимом пути, острый блеск клинков тогдашних схваток, отряд Арниса, пробивающийся нам навстречу… Джек, прощающийся со мной… Стеклянные провалы меж стеклянных гор, наш «Большой Секрет», словно вмурованный в воду взвихренного тайфуном моря… Мои ладони на столе, и слёзы Танюшки, и алые пятна на бинтах… Туманы Пацифиды, туманы над берегами, туман над джунглями… страшный дождь, смывающий кожу, смывающий чувства и память… Ладонь над моим лицом… выскакивающие из спины Олега ассегаи… выстрел из пистолета, пуля в плече…

Что ещё?!

Я потрогал ладонью бронзовую оковку ножен палаша. Вновь сгустился туман. Диад ждал, спокойно и терпеливо.

Я провёл здесь целых семь лет. Почти столько же… ну, немногим меньше, чем прожил там. И — если честно признаться! — намного насыщенней. Это была страшная жизнь. Это была красивая и бешеная жизнь. Это была тяжёлая жизнь.

Это была жизнь.

Оказывается, всего лишь ступенька куда-то ещё.

Может ли жизнь быть ступенькой?

А те? А погибшие? Может быть, они и делали ошибки. Но — честное слово! — они были хорошими людьми. Многие из них — наверняка уж…

Всё-таки — жаль.

Я улыбнулся и прочёл: