Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

— Слушай, Леш, — осторожно начал я, — а тебе не кажется… ну, диким, что ли, всё это? Мы воюем с неграми и тут же — сами с собой.

— Я этого не начинал, — отрезал Лешка. — Ну что, вашим раздавать смолу?

Это было даже красиво — летящие в вечернем небе кометы, рассеивающие свистящие огненные капли. Потом эти кометы падали — некоторые за частоколом, некоторые разбивались о него, и по кольям текло янтарное пламя. Мы услышали крики. Очевидно, внутри если что и загорелось, то это быстро потушили. А вот с кольями они ничего сделать не могли. Кто-то высунулся было над остриём, но в него точно вонзилась стрела, и тело повисло между зубцами. Я видел, как оперенье стрелы вспыхнуло.

— Сейчас займётся, — сказал Лешка. — Дуб не дуб, а всё равно займётся.

В частокол — на этот раз именно в частокол — точно ударилась вторая — последняя — порция горшков, и ещё в полудюжине мест начал расползаться тягучий медленный огонь. Изнутри принялись стрелять из арбалетов вслепую, но неудачно — попробуйте делать это, если находитесь фактически внутри разгорающегося огненного кольца!

— У них там девчонки, — сказал Сергей, стоявший рядом со мной с обнажённым палашом. — У них там девчонки…

— У меня тоже есть девчонка, — сказал я, не думая, услышит Танюшка, или нет.

Частокол занимался. Где-то в стороне ударила Колькина двустволка, кто-то закричал.

— Опять тушить попытались, — заметил Андрюша Соколов.

— Скорее просто бежать, — ответил Лешка. — Ладно, сейчас разгорится — и начнём. Потихонечку… А девчонки, Сергей — ты ведь Сергей? — они тоже будут сражаться. Ведь ваши стали бы? И наши бы стали, и все тут сражаются… Ага, это вот уже дерево горит, — удовлетворённо добавил он. — Мы вот таким манером… не помню уже, когда — у негров на Украине лагерь сожгли. Ох, повеселились тогда…

— Да почти в самом начале, года три назад, — вставил новый знакомец Сморча, крепыш, которого звали Ромкой. Подбежал австриец Клаус и сообщил, что с другой стороны частокола уже полыхает вовсю.

И вот тут меня что-то толкнуло.

— Я пойду туда, — сообщил я и двинулся за кустами, слыша, как Лешка сзади напевает:

Песня была знакомая. Тщетно стараясь вспомнить, откуда же я её знаю, я не заметил, что следом увязалась Танюшка…

…Чёртов инстинкт меня не подвёл. То ли там частокол оказался послабее, то ли прибалты его обрушили сами. На горящих обломках и возле них сражались несколько пар и групп, сложно было даже понять, кто где. Возле пламени темнота казалась ещё гуще, но я увидел возле самого пролома Марюса. Сжимая в одной руке меч, он другой тащил Райну.

— Стой! — крикнул я. Марюс повернулся. И увидел меня. Даже в неверном свете огня, даже на расстоянии я увидел в глазах прибалта злое отчаянье. — Стой, Марюс! — я перескочил через горящее бревно. — Мы ещё не договорили.

Марюс оттолкнул Райну. Та остановилась около горящего пролома. Я шагал к нему, доставая дагу.

— Не трогай её, — попросил Марюс, кивнув в сторону Райны, следившей за мной стеклянными глазами. — Тебе я нужен.

— Где-то я это уже слышал, — заметил я в ответ. — Но ты не бойся. Мне она и правда не нужна. Можешь считать, что я играю в рыцарей, но ты прав — мне нужен ты.

— Я вот он, — Марюс достал длинный нож.

— Ты сам виноват в том, что происходит, — сказал я. — Можно было кончить дело миром, если бы не ваша ненависть.

— Да, я ненавижу вас, русских, — Марюс улыбнулся. — Вот за это им ненавижу — за то, что вы даже не понимаете, почему вас ненавидят.

— Понимаю, — жёстко ответил я. — За то, что я не проткнул твою девчонку. Ещё там, около ворот. За это действительно стоит ненавидеть. Особенно если сам поступаешь по-другому… Но я тебе сейчас ещё добавлю причин для ненависти. Если победишь — можешь убираться. С ней.

— Райна, — сказал Марюс, — подожди. Сейчас мы уйдём.

Прижав тыльную сторону ладони к губам, Танюшка молча смотрела, как под наклонившимся полыхающим частоколом в багряных и чёрных тенях быстро и страшно перемещаются две лязгающих сталью фигуры. В левой руке Марюса — опущенной по телу — алым сверкал длинный и широкий, чуть изогнутый нож. Марюс не бил им, но этот нож был страшным — отблески пламени косо ложились на его перекошенное лицо, на искривлённый рот, выплёвывавший при каждом ударе: «Ыарх!.. Ыарх!.. Ыарх!..»

«Звиаг!.. Звиаг!.. Звиаг!..» — отзывалась, брызжа искрами, сталь. Левую руку Олег держал за спиной. Удары и отбивы были молниеносны. Нет, совсем не так дрался Олег на дорожке — как раньше это видела она. Общим осталась лишь быстрота.

Олег стремился убить. Даже с немцем он дрался не так на том поединке. «А ведь это… из-за меня! — поняла Танюшка и, ощутив странную гордость, выругала себя: — Дура, эгоистка чёртова! Он же жизнью рискует! По-настоящему!»

Отскочили. Марюс вдруг превратился в чёрно-алый волчок, страшно вскрикнула сталь. Танюшка закусила губу — широкий нож мелькнул у живота Олега, но из-за его спины выметнулся кулак в перчатке с зажатым шведским хватом дагой — выбитый нож полетел по воздуху и со стуком вонзился в горящие брёвна. Дага перевернулась по-испански — и пропахала кровавую черту по правому боку литовца, снизу вверх. Марюс отскочил, сгибаясь, прижимая к располосованному боку локоть, меч его опустился.

Олег нанёс страшный удар — отвесный, сверху вниз. Марюс вскрикнул — меч вылетел из его руки, выбитый попаданием выше эфеса. Палаш Олега упёрся в горло Марюса — под челюсть — и поднял литовца на ноги. Несколько шагов назад — Олег напирал, заставляя Марюса пятиться.

— Дай мне поднять меч, — услышала девчонка голос литовца.

— Не нужен он тебе, — Олег довёл Марюса до частокола — брёвна пошатнулись, посыпалась горящая щепа; Олег на миг отстранился, и Марюс, пригнувшись, молнией бросился на него, ударил плечом в живот, свалил. Они вместе покатились по склону. Частокол, с натужным скрежетом выдрав из земли основание, рухнул в облаке легких искр, метнувшихся в небо. Если бы не Марюс — так подумать! — пылающая масса прихлопнула бы обоих, как мух…

Марюс был сильнее, но быстро слабел от раны. Дагу Олег потерял, однако в какой-то момент, действуя ногами, как кот в драке лапами, отшвырнул пытавшегося задавить его весом Марюса, прыгнул сверху — плашмя, как на мягкий матрас, — а в правой руке мелькнул быстро выхваченный метательный нож. И исчез — Танюшка не сразу поняла: Олег ударил ножом с такой быстротой и силой, что рука стала невидимой. Ноги Марюса дёрнулись. Олег оттолкнулся рукой от земли и, тяжело встав, начал замедленными движениями растирать лицо обеими ладонями.