Аркадий Локерман - По медвежьему следу

Пришлось оставить меньше трети — лучшее из лучшего.

Когда вылезли из берлоги, Борис повалился на снег, тяжело дыша. Он жадно всматривался в образцы при дневном, надежном свете и пробормотал, задыхаясь от восторга:

— Пусть меня повесят, если это не золото!

— Не думал я, признаться, что старик мог в такую даль уйти! — Андрей удивленно покачал головой.

Борис взглянул на часы, а затем на Андрея. Тот тоже посмотрел на часы, в небо и снова на часы.

— До мотоцикла часа три, если где трусцой, где рысью, да там еще час… Трудно, но можно и успеть!

— Представляешь, что будет там, на дирекции!

— Все лишнее надо оставить!

Карабин, фонарик, планшетку, каски, еду, термос и котелок — все бросили они в берлогу. Борис еще раз в нее заглянул, потому что трудно было поверить, что все это не сон.

Из палок, закрывавших лаз, выбрали две, поудобнее, и, опираясь на них, где трусцой, где бегом, по очереди несли почти пустой и такой тяжелый рюкзак.

Борис и не пытался выбирать дорогу, старался только от Андрея не отставать, а он каким-то своим врожденным, как у птицы, инстинктом находил не задумываясь кратчайший путь. Скользили на осыпях, продирались сквозь чащобу, Борис расцарапал щеку в двух местах и комбинезон порвал, прыгая с камня на камень.

Перешли Шайтанку… И снова в гору и с горы. Так, мокрые от пота, добрались они до мотоцикла почти за три часа.

«Не заведется, по закону мирового свинства», — подумал Борис, без сил повалившись в коляску. Но «конек-горбунок» не подвел, чихнул два раза и затарахтел спокойно, размеренно.

Мелькали деревья, хлестали ветки. Собаки пытались угнаться, да где там!

Коляску швыряло. Борис держал рюкзак обеими руками, прижимая его к груди, и, не давая одолеть себя безмерной усталости, бормотал:

— Сбылось!.. Сколько гор мы излазили, сколько перерыли земли. И вот оно — золото! Мы не сдались — нашли!

Он посмотрел на Андрея. Его лицо и руки отображали такое напряжение и желание выполнить намеченное, что Борис даже почувствовал комок в горле.

Подъехали к берегу Ряженки. Мучительно хотелось пить, но Борис промолчал, поглядев на часы.

Андрей мчал на полной скорости. Времени оставалось в обрез.

«Хоть бы опоздал. Хоть бы опоздал!» — молил Борис, поглядывая в небо.

Когда выехали на первую гряду, высоко и далеко в голубом небе показалась серебристая птица.

Еще десять минут по кочковатой гряде, быстро, как только возможно, и Молокановка стала видна. Но уже догнала серебристая птица, легла ее тень на гряду и с победным рокотом пошла на посадку!

— Минут не хватило! — простонал Борис.

— Достань ракетницу, она под сиденьем! — крикнул Андрей, не отрывая глаз от дороги.

Борис запустил в небо одну за другой три красных. Они взлетели высоко, осыпались искрами.

— Неужели не заметят, не поймут!

Пересекли пойму. На крутом подъеме к Молокановке Борис всеми остатками своих сил помогал лошадиным силам мотора, а когда выехали, вскочил в коляску и встал во весь рост — увидел на зеленом поле серебристую птицу.

— Ждут! — выдохнул он и повалился на рюкзак.

Подкатили к самолету, скорости не сбавляя.

— Где больной? — стараясь перекричать моторы и самолета и мотоцикла, спросил Федя Молоканов-начальник.

— Какой больной? — Андрей заглушил мотоцикл.

— Ну и видик у тебя… — сказал Борису пилот.

— Так смешнее, — ответил Борис.

— Да как же вы посмели без уважительной причины задержать рейс! Я акт составлю на пережог горючего — это же подсудное дело!

— У нас груз особый! — сказал Борис.

— Скоропортящийся? — подмигнул пилот и засмеялся. — Давай, давай — мы дичинку любим!

Борис поставил на землю и приоткрыл рюкзак.

— Вот это да! — Молоканов-начальник снял фуражку и почесал затылок.

— По коням! — скомандовал пилот.

— Полетим вместе, а завтра вернемся! — предложил Борис, глядя в глаза Андрею.

— Сам управишься, а меня мои золотые дома заждались.

Они обнялись.

— Иди к нам в кабину, — пригласил первый пилот, когда взлетели.

— Потом покажу, расскажу, а сейчас сил нет! — взмолился Борис.

Он, не снимая с плеча рюкзак, чтобы разделить одну судьбу с грузом государственной важности, скорчился в кресле и мгновенно заснул так крепко, что и посадку бы проспал, если бы пилот не разбудил.

Борис первым сбежал по лесенке, первым пробежал по «зебре» к очереди на такси. Он остановился возле ее головы, в надежде к кому-нибудь подсесть — дорога была каждая минута.

Распорядитель с красной повязкой подозрительно посмотрел на грязный комбинезон и пистолет на поясе, на его грязное, расцарапанное лицо с нечесаными волосами. Он отошел и снова вернулся, посмотрел очень внимательно и сказал удивленно:

— Ты?

— Я. — Борис не нашел ничего другого для ответа.

Распорядитель вдруг засиял:

— Молодец, здорово ты загримировался, но я все равно тебя сразу узнал!

— Иногда нас сама жизнь гримирует, — неопределенно ответил Борис.

— Что же ты опоздал? — помолчав, спросил распорядитель.

— Куда опоздал? — насторожился Борис.

— Сюда опоздал. Она час назад подъехала и долго стояла такая грустная, по сторонам смотрела. Я сразу понял: тебя ожидала. Только когда второй раз объявили, пошла на посадку.

— Таков уж, видно, мой удел — опаздывать, — вздохнув, пожалел себя Борис.

— Следом за ней полетишь? — поинтересовался распорядитель.

— Непременно полечу, а сейчас помоги, а то опять опоздаю на очень важное дело.

Распорядитель решительно поставил его первым, а когда очередь загудела, прикрикнул:

— Неужели не видите! Артист в гриме — на съемку кино опаздывает!

В такси Борис блаженно улыбнулся, представляя, как с первомайским подарком появится он в отделе и на дирекции. До нее оставалось еще почти полчаса, и все же он деньги приготовил заранее и выскочил из такси, секунд не теряя.

Держа рюкзак на руках, как младенца, он вбежал в отдел, но, застав там только лаборантку, заорал:

— Где Степаныч? Подать сюда Степаныча для дела государства, самоважнейшего!

Она смотрела на него широко открытыми глазами так, что он осекся на полуслове…

— Нет, нет, — поспешила добавить она, — уже лучше, он уже не в кислородной палатке… — Она схватила Бориса за руку и поспешила рассказать, что Сергея Степановича в понедельник на комиссию вызвали, разговаривали, он сам сказал, очень вежливо, а в конце дня пришлось «скорую»…

Борис не стал дослушивать, побежал по длиннющему коридору, слыша, как тукает сердце…

— Нельзя, он занят! — вскричала секретарша.

Не останавливаясь, Борис распахнул дверь.

Шахов, Кравков и секретарь парткома Русин что-то обсуждали так горячо, что на него и не взглянули.