Аркадий Локерман - По медвежьему следу

— Коль сохранились до весны такие самопады, значит, не опустели еще беличьи кладовые, — пояснил горожанину Андрей и на ходу добавил с какой-то грустью: — Прошлое лето было урожайное, а он откормиться не смог, отощал до времени…

— Старость — не радость! — заключил Андрюша.

И дальше молча шагали, след в след, вроде и не быстро, но к концу третьего часа, уже на Билимбеевском склоне, когда показал шагомер пятнадцать тысяч, Борис начал спотыкаться от усталости и запросил передышки.

Бессильно повалился он на мох, повыше поднял ноги, уперся ими в сосну и жадно съел горсть брусники. Стало легче.

С Билимбеевского перевала Андрей повел их напрямик, сквозь густой еловый подлесок, и через полтора километра спустились они в овраг, как раз там, где у одинокой сосны сугроб был аккуратно прикрыт еловыми ветками.

«Как по пеленгу шел! Никогда мне так не суметь!» — с уважением и даже завистью подумал Борис.

— Все в порядке, — определил Андрей, убедившись, что свежих следов на снегу нет.

Чула и Чарли уткнулись носами в сугроб, начали разгребать снег лапами, но, подчинившись команде Андрея, сразу же отошли.

Отбросили ветки, обнажили из-под снега край брезента и, ухватившись за него, сдернули в сторону сугроб.

Зарычали, свирепо скалясь, собаки.

Не было для Бориса неожиданности в том, что предстояло увидеть, и все же он вздрогнул. Показалось, что это человек в меховой шубе лежит лицом вниз, опираясь на руки и силясь подняться. Поза его была так динамична, что не выглядел он мертвым.

Сходство с человеком и то, что в смертный свой час медведь не сдавался, так растрогало Бориса, что он задумался и стоял, как на похоронах, позабыв о своих делах.

К реальности его вернул Андрей.

— Смотри, — сказал он, опустившись на колени, и, осторожно смахнув с медвежьей спины снег, начал перебирать, разглаживать клочковатую рыже-бурую шерсть.

Борис присел на корточки рядом. Витянька и Андрюша наклонились над ним, а Чарли протиснулся у него между ног.

Андрей, примяв шерсть, обнажил на загривке медведя участок с ладонь, весь будто усыпанный желтыми «блохами».

— И сюда смотри! — он переместил руки на левый бок медведя, и там тоже заблестели желтые «блохи».

— Ворочался он… то на спину, то на бок! — определил Андрюша.

Борис достал лупу, разглядел те же минералы, что и в пробе, изученной вчера. В лупу кое-где были заметны и натеки льда, — это они так прочно закрепили «блох». Перебирая жесткую шерсть — пальцы ощутили мертвенный холод медвежьего тела, — Борис обнаружил еще несколько скоплений. И отдельных «блох» попадалось много.

— Теперь смотри сюда!

По значительности тона Борис понял, что самое главное Андрей отложил напоследок. Он с силой повернул голову медведя и, ухватившись одной рукой за нос, другой за нижнюю челюсть, оттянул ее.

На верхних и нижних зубах сверкал желтый металл.

— Ну и ну! — пробормотал Борис.

Лицо его с широко раскрытыми глазами и ртом выглядело таким изумленным, что Андрей захохотал и разжал руки.

Пасть медведя сомкнулась, и голова, медленно описав полукруг, заняла прежнее место — медведь уткнулся носом в землю.

— Убедился, что я шум не напрасно поднял? — спросил Андрей, не скрывая ликования.

— Что тут и говорить! — Борис в подтверждение так энергично махнул рукой, что рукавица далеко отлетела в сторону. Ее на лету подхватил проворный Чарли.

Борис приготовил фотоаппарат и сказал Андрею:

— Первым делом я должен тебя рядом с ним увековечить! Присядь и раскрой ему пасть.

Потом рядом с медведем сфотографировал всех, включая собак. Он извел почти всю пленку, не надеясь, что снимки выйдут хорошо — в овраге было сумрачно.

— А теперь за дело быстрее, уже второй час, — определил Андрей, посмотрев почему-то не на часы, а на солнце. Оно уже пошло на снижение, вершины кедров остались в тени.

Витяньке было поручено вырубить десяток жердей, а остальные занялись упаковкой медведя.

— Видишь, на груди у него белая манжетка, — обратил внимание Бориса Андрей. — Таких князьями зовут, они самые сильные и опасные!

Принесенный с собой огромный брезентовый мешок натянули медведю на голову и — раз, два, взяли!

Когда медведь оказался в мешке, топориком разрыхлили землю и подобрали снег, где он лежал, чтобы ни одна «блоха» не пропала. Крепко завязали мешок.

После этого расстелили задубевший под снегом брезент и с трудом переместили на него медвежью тушу.

— Богатырь был! — решил Андрюша. — Как отощал, а все равно два с лишним центнера тянет!

Богатыря запеленали в брезент, почти как младенца, и крепко обвязали капроновым шнуром.

Витянька уже притащил жерди, их связали между собой, образовав нечто вроде саней, и снова — раз, два, взяли! — перекантовали на них медведя и крепко привязали. Затем в голове саней укрепили три лямки разной длины. В первую впрягся Андрей, за ним Борис и Витя. Андрюша, тоже опоясавшись лямкой, шел за санями, придерживал их на раскатах, предохранял от ударов о деревья.

Шли вдоль русла ручья, по жухлой траве, по снегу и камням, обходя преграды, приподнимая сани и медведя там, где иного пути не было.

— «Ох, не легкая это работа — из болота тащить бегемота!» — повторял Витя в трудных местах, и всем становилось веселее.

Все время двигались под уклон и местами не тащили сани, а убегали от них, и все же к концу пути не только Борис, но и остальные выбились из сил.

В устье Ряженки у костра ожидал их Василий, горячая картошка с мясом и крепчайший чай.

Запряженный в сани конь, когда подтащили к нему груз, насторожился — уши торчком, ноздри жадно втянули воздух, — и рванулся он так, что дождем посыпались иглы с сосны, к которой привязана была уздечка.

Успокоили коня и — раз, два, взяли! — переместили медведя на сани.

— Садись и ты, — предложил Андрей, — с непривычки-то небось ой-ой-ой!

Стыдновато было проявить слабость, но ноги подкашивались, и он отказываться не стал. Прижавшись к медведю, в полудреме пролежал он примерно час, а дальше шагал вместе со всеми, и даже пошучивал.

В Молокановку добрались затемно. Сразу подъехали к конторе, и медведя (казалось, он стал еще тяжелее) втащили, распеленали и вытащили из мешка, чтобы быстрее оттаивал.

— Баньку я вам истопила! — сообщила им Зина, жалостливо глядя на усталые лица.

— Это первое дело. Баня парит, баня правит, все поправит! — добавил Матвей Васильевич, обращаясь к Борису.

Впервые в жизни довелось ему испытать, что такое домашняя банька-каменка, где уши щиплет жар и все стонут от блаженства, охаживая друг друга вениками.