Исаак Бацер - Позывные из ночи

Когда враги прошли мимо, Гайдин повел свою группу в глубь леса.

Пройдя несколько километров по самой чаще, разведчики снова вышли к деревне. Здесь Гайдин решил еще раз попытаться разведать что-либо о Бородкине. Все-таки не верилось, что Георгий Васильевич погиб.

Степан и Тойво незаметно подкрались к крайним домам, и тут Гайдин заметил идущего им навстречу старика. Тот внимательно оглядел разведчиков и, по-видимому, решив, что с ними можно быть откровенным, сказал:

— По деревне вы не ходите, староста увидит — донесет, а то неподалеку днями партизана один подлюга выдал.

— Какой он из себя, партизан, не знаете, дедушка?

— Сказывали, будто по-карельски говорил. Он пришел в деревню и просил чего-нибудь поесть. Да попал-то на старосту. Тот посадил его чай пить, а сам донес.

— И что же дальше?

— Ничего хорошего. Стрелять начали.

— Уцелел ли партизан?

— Не знаю. Только, думаю, погиб.

«Неужели Бородкин? Наверное, не нашел лодку, отправился искать нас, да сбился».

Во многих еще деревнях пытались подпольщики выяснить что-либо о судьбе секретаря райкома, но так ничего и не узнали.

С тяжелыми и печальными думами они шли по лесам и болотам, бережно храня еще надежду найти своего боевого товарища. Все они знали, что эта надежда бесконечно мала и с каждым новым шагом становится все меньше и меньше, но не хотели мириться с мыслью, что нет больше среди них друга.

Знали и другое: если он все-таки погиб, они никогда не перестанут видеть его в строю живых.

Пройдет много лет, нелегких лет. Много весен прошумит майскими дождями над Заонежьем, заполняя водой безымянные озерки и ламбы. Дети успеют стать взрослыми, а головы героев этой войны посеребрит седина. Но время не властно будет над сердцами, и оно никогда не изгладит из памяти воспоминания о скромном и простом человеке, в котором, казалось, нет ничего героического, но который в сущности был героем.

Никогда не перестанет звучать для друзей негромкий голос того, чей взгляд был устремлен далеко вперед, в наши беспокойные, но радостные дни.

Разве забудет такие слова Дарья Дудкова: «В боевых делах помогают нам звезды. А ведь они созданы для ученых и для влюбленных. Ну, бывайте…»

С этим ушел Георгий Васильевич Бородкин, секретарь подпольного райкома, в последнюю свою разведку, неторопливым шагом, которым хаживал еще в юности по родным лесам северной Карелии, близ тех мест, где были записаны руны Калевалы.

Ушел и не вернулся. А те, кто остался, продолжили свой неимоверно трудный маршрут, ибо солдат порой бывает вынужден покинуть седло, но оставшиеся в строю должны выполнить долг до конца.

Пройдя лесами и болотами сотню, а может, и все полтораста километров, немногочисленный отряд вышел к узкой, но длинной губе Святухе. По обоим берегам ее раскинулись деревни. В одной из них Гайдин и встретил верного человека, который указал им припрятанную лодку, дал весла, снабдил продуктами.

Темной ночью трое разведчиков, обмотав весла тряпками, чтобы не стучали, поплыли на север. Беззвучно и плавно проскользнула лодка под мостом, на котором перекликались часовые, вышла в широкий залив и скрылась в ночной темноте. На всем сорокакилометровом пути по озеру ее не обнаружили ни прожекторы, ни патрульные катера врага. Через десять часов причалили к свободному советскому берегу.

Закончился очередной рейд, в ходе которого понесли разведчики большие потери, но многих, очень многих друзей приобрели, вдохнув в их сердца веру в победу. Они доставили командованию важные сведения о противнике, еще больше обогатили свой опыт борьбы на невидимом фронте.

Орлов? Заходи, заходи, пропащая душа! — сказал полковник и поднялся навстречу Алексею. — Порядочно водички унес Выг в Белое море с тех пор, как виделись мы с тобой в прошлый раз. Э, как тебя подтянуло. Ну, садись. Рассказывай… Стоя только победные реляции приятно выслушивать. А у вас трудный был поход, с потерями, хотя сделали немало. Немало. Гайдин уже докладывал. Дополняй.

Орлов опустился в кресло напротив Александра Михайловича.

— Разведданные я уже передал. Похоже, противник с места не двинется. К длительной обороне готовится.

Уж куда ему двигаться. Он на Волге Лазаря поет… А если кому двигаться, так это нам. Но пока еще рановато. Да ты говори. Гляжу: не очень доволен сделанным?

— А чем гордиться, товарищ полковник. Пора бы уже прижать оккупантов.

— Прижмем. Потерпи еще немного.

— Никакого терпения нет! — не удержался Орлов. — Юрьева, Максимову, таких людей потеряли, Бородкина схватили, наверно, замучили, а мы все ждем.

— Да, это настоящие патриоты. И не только они. Вот мы с тобой в Сюкалине сомневались. — Это «мы с тобой» полковник произнес без всякого нажима, и все-таки Орлов почувствовал скрытый упрек.

— Перед Петром Захаровичем за мной большая вина, — дрогнувшим голосом произнес он. — Это настоящий человек. Все время на острие ножа, да что ножа — бритвы ходит. Наши его за чужака считают, а он делает что надо, да еще для шуток силы находит. И меня с Васильевым он снова выручил. И лодку достал, и маршрут наметил. Вот жалко только, что Сашу Ржанского не удалось с собой взять. Ведь уже решился ехать. Но в последний момент говорит: «Не могу, Алексей Михайлович, мать тяжело больна. Сердце у нее плохое, жалко оставлять». И остался. На прощание заверил: «Мы тут без вас будем с отцом действовать. Как сумеем. Согласны любое задание выполнить».

Хотели мы выехать восемнадцатого октября. Пришли вечером к Сюкалину, как условились. А он взглянул на небо и говорит: «Надо ждать попутного ветра. При этом-то вы намаетесь, да и не сможете затемно отъехать от наших островов, а утром, чего доброго, увидят с береговых постов. Катера пошлют. Подождем».

Пришлось возвращаться на старую базу. Через два дня ветер сменился. Перед отъездом Васильев еще раз зашел к Саше Ржанскому. Матери его не полегчало. Отправились одни. Мимо Оленьего острова прошли хорошо. Так вот…

— Ясно, — полковник встал из-за стола, подошел к окну, за которым еще теплился серый зимний день.

— Знаешь, почему наш Беломорск Сорокой зовут? — вдруг спросил Александр Михайлович, пытливо глядя на собеседника.

— Слышал. Потому что на сорока островах он построен.

— Правильно. На сорока островах. Только гондольеров здесь не хватает. Это те, что в Венеции на гондолах ездят. Лодки есть такие у них — гондолы. Ездят и песни поют.

— Ну, нам не до песен!

— Зря так решил. Нам всегда до песен. Это им, оккупантам, не до песен: рано или поздно их песенка спета будет. А наше дело — пой и бей врага. Только песни новые надо знать. Самые новые… Понял, Орлов? Подходит время новых песен. Каких, интересуешься? Не скажу. Пока секрет. Отдохни как следует, отъешься. Ишь, как отощал: одни скулы торчат. Потом заниматься. Вашему брату, диверсанту-разведчику, многое надо знать. Позанимайся и топографией, и подрывным делом, и на лыжах потренируйся. А потом так и быть: приходи за новыми песнями.