Минель Левин - Граница

— А где же четвертый? Этот, как его... — заволновался Динкер.

— Может быть, отстал? — неуверенно заметил Тугай.

Но тот, кого ждали, всё не приходил.

Динкер приказал вернуться.

Поиски оказались тщетными. Неужели тот, четвертый, попал под лавину? Но как это случилось?

И вдруг Динкер понял, что Тугай ответил ему наобум. Не сдерживая ярости, он налетел на Тугая, схватил железной хваткой за горло, но вспомнил: проводник — и разжал пальцы.

— Вы напрасно стреляли, — заметил Тумаков.

— Нет! — окрысился Динкер. — Зато пограничники теперь не догонят. Я предполагал, что они могут набрести на наш след.

— Ну, ничего, — примирительно сказал Тумаков. — Обойдемся и без того.

Динкер разразился бранью. Один он знал, что такое «четвертый спутник». Для Тумакова и Тугая это был балласт, для Динкера — доллары, которые он выторговал у Фукса после того, как узнал, что придется вести этого человека через границу.

Овладев собою, Динкер приказал Тугаю вести дальше.

За поворотом потянулся обледенелый скат. Лыжи пришлось снять. Сейчас они мешали.

Вышли в долину. О преследовании уже не могло быть и речи. К утру следы занесет.

Ибрагим встретил хорошо. На лучшее трудно было рассчитывать...

Тугай полез в карман и вынул табакерку.

Динкер помял в руках папиросу, щелкнул пальцами. Тугай услужливо чиркнул спичкой. Динкер протянул ему папиросу. Тугай отказался и с наслаждением кинул табак под язык.

Ибрагим вдруг резко поднялся, отодвинул стул. Глядя в глаза Тугаю, сказал твердо:

— Вот что, вы тут хозяйничайте, а я ненадолго отлучусь. Скоро рассвет — мне надо на ферму... Да вы не бойтесь, не подведу, — и поперхнулся. — Сами ведь понимаете... Хочу, обязательно хочу перед смертью повидаться с сыном. — Голос его задрожал, фотография выпала из рук.

Тугай переглянулся с Динкером. Тот бросил Тугаю кошелек.

— Это тебе от сына, — сказал Тугай, протягивая кошелек Ибрагиму.

Старик поднял с пола фотографию и, медленно переводя взгляд на висевший на стене портрет, почувствовал, как тревожно стало на сердце.

«Деньги?.. Здесь что-то не так!..»

Впился глазами в портрет.

След от сабельного удара!

Почему на фотографии нет этого следа?..

— Неужели совсем зажил? — спросил одними губами, показывая рукой на шрам.

Тугай тоже взглянул на портрет и вдруг высоко поднял табурет, с силой опустил его на голову Ибрагима.

«Как я мог колебаться!» — мелькнула у старика последняя мысль. Он потерял сознание. Изо рта хлынула кровь.

— Болван! — выругался Динкер, с презрением взглянув на Тугая. — Идиот! Что ты натворил?!

Снег забивался в рот. Боль обжигала. Лавина несла Обручева, то засыпая, то выталкивая наружу. Вдруг она резко замедлила движение. Рыхлые ручейки снега начали обтекать преграду.

Обручев ухватился за каменный выступ и попытался: встать на ноги. Боль в руке стала невыносимой Она начиналась в пальцах, электрическим током била в плечо.

«Перелом, — мелькнула мысль. — Хорошо, что только рука!» — И сразу камень, снег качнулись в сторону. Напряжением воли Обручев заставил себя открыть глаза.

Он рывком поднялся на колени, но от резанувшей боли в руке снова повалился в снег и увидел, как всё кругом словно рассвело.

«Это мне кажется, — подумал Обручев, закрывая глаза. — Нет, это ракета!»

Превозмогая боль, он вновь встал на колени и здоровой рукой ухватился за камень.

Это действительно была ракета. И уже не первая. Разыскивая товарища, Гебридзе всё время пускал ракеты. Он знал, что Обручев где-то рядом, за барьером из камней и снега.

— Гебридзе! — прохрипел Обручев.

Опираясь здоровой рукой на автомат, он встал на ноги и, до боли закусив губу, прислонился к камню. Перед глазами поплыли круги. Боль не давала сосредоточиться. В какой-то момент, когда в голове прояснилось, мелькнула мысль: а нарушители?

Эта мысль отодвинула боль. Пошатываясь, Николай сделал шаг вперед. Снег осыпался, потянул его за собой.

Еще одна ракета осветила местность.

Взобравшись на камень, Гебридзе увидел Обручева и по снегу скатился к нему.

— Товарищ сержант, живы? — обрадовался он.

— Жив! — ответил Обручев. — Только рука... А эти?.. Надо искать. Надо осмотреть местность. Эта лавина... Может, они тоже где-нибудь здесь...

— Не ушиблись?

— Рука, а так, кажется, ничего, — с трудом выдавил Обручев. — Скорее!

Гебридзе поддержал его. Николай стиснул зубы. Руку разламывало. От жгучей боли темнело в глазах, бросало в жар.

Один шаг наверх и еще. Дальше ползком, на боку. Во рту пересохло. Обручев припал разгоряченным лицом к снегу, глотнул его. Напрягся и, опережая Гебридзе, рванулся вперед. Задел о камень больной рукой и потерял сознание. Он очнулся, когда Гебридзе хлопотал над ним, тер снегом виски.

— Ты что? — отстранил его Николай. — Пошли.

— Товарищ сержант, вы тут обождете?.. Скоро наши подъедут.

— Давай, давай, Гебридзе!

— Ну так хоть перевяжем руку...

— Давай, тебе говорят!

Обручев поднялся и сделал несколько шагов. На этот раз расчетливо, осторожно.

Выкарабкавшись на ровную площадку к камню, за которым Гебридзе переждал обвал, Николай попросил товарища надеть ему лыжи.

— Теперь освети местность!

Зеленоватым светом озарились горы, снежные глыбы, камни.

— Нужно осмотреть район обвала. Действуй, Гебридзе... Да знак оставь.

— Есть! — ответил Гебридзе и, начертив палками две неровных перекладины, припадая к земле, заскользил вдоль перевала, объезжая сугробы.

Туман рассеялся.

Обручев следовал на расстоянии видимости. Он с таким напряжением следил за Гебридзе, готовый в любую минуту поддержать его огнем, что временами забывал о боли в руке.

Тихо.

Может быть, нарушителей завалило? А возможно, им удалось забраться на перевал? Ведь снежная лавина прокатилась узкой полосой?

Но почему Гебридзе вдруг остановился? Присел... Подзывает его к себе.

— Смотри!

След!

Кто-то выполз из-под сугроба, пополз на четвереньках. Потом встал на ноги, побежал.

Без лыж далеко не уйдет!..

Гебридзе осторожно включил фонарик, сверху посмотрел на след. Отражаясь от снега, желтоватый луч рассыпался, и след показался неровным.

Может быть, нога в ногу идут двое?

— Не так, Гебридзе, — подсказал Обручев. — Смотри сбоку.

Гебридзе отступил на шаг и снова направил свет на следы. Теперь они стали видны отчетливей. Нетрудно было определить, что здесь шел один. Возможно, только он и спасся.