Робер Мерль - Остров

— Говори, Итиа, — сказал он, и сердце у него сжалось.

— Адамо!

— Говори!

— Они нашли ружья.

Он выпрямился.

— Что ты рассказываешь? — воскликнул он в недоумении. — Какие ружья?

— Ружья, которые вождь спрятало пещере.

— Какие ружья? — вскричал Парсел, зажимая уши руками, как будто не желая больше слушать. — В какой пещере? — И вдруг его осенило. — Ружья Мэсона? Те, что он спрятал в пещере? На вершине горы?

— Да.

— Сумасшедший!. — закричал Парсел, вскакивая с кровати и бросаясь к двери. Но тут же растерянно остановился. Куда он пойдет? Что он может сделать? Он взглянул на Итию.

— И они посмели войти в пещеру? А как же тупапау?

— Вошел один Меани.

Единственный таитянин, который не верил в привидения! И надо же было, чтобы это оказался именно он!

— Когда?

— Когда мы с Авапуи убежали после раздела женщин, Меани заставил нас войти в пещеру. Мы не хотели. Но шел такой дождь! Такой дождь! И мы вошли.

Он посмотрел на нее и спросил пересохшими губами:

— Сколько ружей нашел Меани?

— Восемь.

— А пуль?

— Целый ящик.

Этот полоумный Мэсон! Перетащил весь их арсенал на гору вместе с Ваа! Чтобы «дорого продать свою шкуру», если вернется фрегат… В голове Парсела промелькнула страшная мысль.

— Омаата! А водоносы?

Он взглянул на нее. Омаата дрожала всем телом, глядя на него безумными глазами. Она была не в силах отвечать.

— Где водоносы? — закричал он, поворачиваясь к Ивоа.

— Они ушли.

— Когда?

— Прошла минута.

— Какая минута?

— Большая минута.

— Какая большая? — закричал Парсел вне себя.

— Такая, чтобы дойти до бухты Блоссом и вернуться назад.

Значит, целый час. Они уже подходят к цели. Теперь их уже не догнать. И сколько ни кричи, они не услышат,

В миле от баньяна, примерно на половине горного склона, скалы преградили путь потоку и образовали небольшой водоем, окруженный густым кустарником. Там водоносы и набирали воду. Наполнив все сосуды, они обычно купались. Свежая вода среди темных скал вознаграждала их за долгий переход по солнцу. Парсел посмотрел на Итию, сердце его мучительно сжалось.

— Они знают, что сегодня водоносы пойдут за водой?

— Знают, — ответила Итиа, опуская глаза.

Это она сказала им. Не думая причинить зла. Раха, Фаина, Итиа с утра бродили вокруг поселка, болтали с женами перитани, а те все знали от мужей. Тут не было злой воли. Просто таковы их привычки… На таитянских островах всем всегда все известно! «Мятежники» следили за жизнью деревни, следили час за часом.

А теперь они ждут прихода водоносов. Притаились в чаще по ту сторону водоема, положив дула ружей на ветки. Перитани дадут женщинам спуститься за водой, а сами останутся на гребне, держа ружья в руках, четко вырисовываясь на светлом небе.

— Боже мой, — простонал Парсел, — таитяне будут стрелять по ним, как по мишеням в тире! Джонс! — закричал он, как будто тот мог его услышать. Парсела охватило отчаянное желание бежать, догнать его. Бежать! Какая глупость! Теперь Джонс всего в нескольких десятках метров от потока. Он радуется, предвкушая минуту, когда женщины наполнят сосуды, а он положит на землю это надоевшее ему ружье, размотает парео и первым бросится в воду — загорелый, мускулистый, веселый.

— Они приближаются к ручью, — тихо сказал Парсел.

Три женщины пристально вглядывались в гору. Но не гору видели они перед собой. Они видели ту же картину, что и Парсел: четверо перитани медленно шагают между камней, а там, впереди, их ждет смерть.

— Жоно! — произнесла Омаата сдавленным голосом.

Ведь правда! Он подумал только о Джонсе. Но и Ханту суждено умереть. И все остальные не избегнут смерти: Джонсон, который всю жизнь дрожал от страха, Уайт, такой щепетильный и старательный, Хант, никогда ничего не понимавший, и Джонс! Джонс!..

Он посмотрел на Омаату. Ее взгляд был пугающе пуст. Парсел подошел к ней и взял ее за руку. Она не шевельнулась. Лишь покачивала своей громадной головой, и крупные слезы катились из ее неподвижных глаз. Ивоа взяла ее за другую руку, и Омаата сказала слабым, как у старухи, голосом: «Я хочу сесть». И тотчас ее огромное тело рухнуло на пол, словно ноги отказывались ее держать. Ивоа и Парсел опустились на пол с нею рядом и прижались к ней. Минуту спустя подошла Итиа, села подле Ивоа и прислонилась головой к ее плечу. Они молчали и смотрели на гору.

Вот перитани идут под жарким солнцем. Водоносы столько раз ходили этим путем, что протоптали среди камней тропинку, и теперь они идут молча гуськом, друг за другом, бесшумно ступая босыми ногами. В такую жару не хочется разговаривать. Джонсон со страхом озирается вокруг. Уайт щурит глаза, печальный и спокойный. Хант ни о чем не думает. Джонс чуточку побаивается. Самую чуточку. Таитяне ведь его любят. К тому же у них только копья. А копье далеко не бросишь. Солнце жжет ему правое плечо. Пот струится по спине между лопатками, тело с вожделением ожидает ласкового прикосновения воды.

Тишина в комнате становилась нестерпимой. Парсел все крепче стискивал руки. Дышать было все труднее.

— Итиа, — сказал он беззвучно.

— Да.

— Почему ты не сказала мне тогда, что они нашли ружья?

— Когда «тогда»?

— Перед часом отдыха.

— Я сама не знала. Я узнала об этом, когда вернулась к своим. И сразу побежала обратно.

Они говорили шепотом, как будто в доме был покойник.

— Ты должна была перехватить водоносов.

— Я не шла по тропинке мимо баньяна. Я пробиралась в чаще, это долгий путь.

Говорить было бесполезно. Все было бесполезно. Но хотелось говорить, говорить… Иначе можно задохнуться. Напрасно Парсел закрывал глаза. Он видел, как перитани приближаются к ручью, все четверо живые и здоровые. Им хочется пить, им жарко, они устали, и каждый строит в уме нехитрые планы: хижина, сад, рыбная ловля… Они считают себя живыми, но они уже мертвые. Мертвые, как если бы лежали на камнях с пулей в сердце или с отрезанной головой.

Солнце садилось, и над пышной листвой баньяна гора, освещенная лишь с одной стороны, выступала с необыкновенной четкостью, казалась такой близкой, такой грозной. Сердце Парсела как бешеное забилось в груди… Он склонил голову, закрыл глаза и начал молиться. Но тут же перестал. Ему не удавалось сосредоточиться. Вдруг вдали прокатилось два выстрела, один за другим, затем вскоре еще два, и все смолкло.

— Жоно, — сказала Омаата.

И не наклонив головы, глядя на гору, она приоткрыла губы и принялась кричать.

Женщины вернулись с водой только к ночи. Они поставили полные сосуды на базарной площади, и тут же начались похоронные обряды. Обряды эти состоят из песен и плясок, отнюдь не печальных: их содержание сводится к одной теме — игре.