Дженни Вингфилд - Возвращение Сэмюэля Лейка

Сван вылезла из воды. Пена шелестела пузырьками. Сван наклонилась, зачерпнула две пригоршни пены, налепила на грудь и взбила хорошенько – получились острые грудки, как у тети Бернис. Уиллади вернулась за расческой и застала Сван на месте преступления.

– Ты прекратишь когда-нибудь?

Это был не вопрос. Сван плюхнулась в воду. Чудесные пенные грудки опали.

– Избил до смерти? Задушил?

Уиллади уже нашла расческу, но в дверях остановилась.

– Шею свернул.

После похорон дядя Той так и не сказал Сван ни слова, хотя заезжал каждый день. У его братьев имелась «настоящая» работа, и Той взял на себя «Открыт Всегда». Его собственным клиентам придется добывать спиртное законным путем или обойтись без выпивки.

Каждый день, примерно за час до того как бабушка Калла закрывала лавку. Той въезжал во двор на синем олдсмобиле «меня-не-догонишь» или на черном «лесном» грузовичке-форде. Бернис неизменно сопровождала его, всякий раз объясняя, что боится ночевать одна. Пока Уиллади готовила ужин. Той находил мужскую работу – чинил дверь, соскочившую с петель (все двери в доме соскакивали с петель), заделывал дыру в ограде птичника, спиливал сухое дерево, пока буря не обрушила его на крышу дома.

В первый день Сван ходила по пятам за Тоем в надежде, что он заметит ее и простит и они станут друзьями навек – ведь все к тому шло. Но Той на нее и не взглянул. Проработал до ужина, наелся за троих и исчез в баре. Сван осталась на кухне и слушала разговор мамы и тети Бернис, которые убирали со стола.

– Я до сих пор представить не могу, что ваш отец с собой сделал, – сказала Бернис. И вздрогнула – значит, еще как представляет. В красках. Кроме нее никто в семье об этом не заговаривал. Обходили эту тему молчанием. И все равно она витала в воздухе. Всегда.

Уиллади ответила:

– Не будем тревожить его память.

Разочарованная Бернис обиженно поджала

губы.

– Не пойму, как у вас всех хватает сил держаться. Будь я на вашем месте, я бы по утрам из постели не смогла бы вылезти.

– Были бы у тебя дети, вылезла бы как миленькая.

О детях Бернис говорить не любила, и на минуту в кухне воцарилось молчание. Тишина, лишь звон посуды. И тут Бернис, будто бы невзначай, спросила:

– Когда вернется Сэм?

– В пятницу вечером, – отозвалась Уиллади. – Как обычно.

– Интересно, куда вас забросит на будущий год.

– Бог знает.

– Может, и не придется переезжать?

– Не так уж и страшен переезд.

– Я бы вряд ли осилила.

– Твое счастье, что ты не вышла за Сэма.

Разговор окончен. Повисло неловкое молчание. Уиллади замурлыкала «В сумерках», а Бернис вышла из кухни. Вот так просто взяла и вышла. Без единого слова. Уиллади посмотрела ей вслед, вытирая руки о передник. И тут увидела за столом Сван – глаза блестят, ловит каждое слово.

– Чем ты занята, Сван Лейк?

– Ничем.

– Ну так займись ничем где-нибудь еще.

– Ну ладно.

И ни с места. Если Уиллади не перечить в открытую, можно ее просто не слушаться, пусть и недолго.

– Почему тетя Бернис обиделась? – спросила Сван, когда мать вновь взялась за посуду.

– Иди себе, Сван.

Это было в среду вечером, а теперь уже пятница, времени осталось совсем чуть-чуть. Вечером приедет папа и скажет, где они будут жить, а утром, пока они спят, мама соберет вещи. И сразу после завтрака они уедут. И либо вернутся в привычную колею в Эросе, крохотном городишке, где жили последний год, либо станут готовиться к переезду.

Сван мечтала о переезде. Все жалеют ее и братьев из-за их кочевой жизни, но ей такая жизнь по душе. На новом месте прихожане встречают радостно, зовут на обед, носятся с тобой, и все чудесно. До поры до времени.

Сван считала – как только все становится привычным, так снова пора в путь. Иначе не жизнь, а какой-то чинный танец получается, постоянно надо следить, как бы ногу кому не отдавить, а папа вечно наступает на чьи-то больные мозоли. На это он мастер. Не может удержаться и твердит грешникам, что Бог их любит, и сам он их тоже любит, и почему бы не навестить Божий дом, мол, приходите в воскресенье. И твердит он это не каким-нибудь обычным грешникам, а самым страшным. Бездельникам, что от работы бегут как от огня, парочкам, живущим во грехе, и даже одной старушенции, которая когда-то была стриптизершей на Бурбон-стрит, пока красота не увяла. Сэмюэлю мало спасать рядовых грешников. Он мечтает о спасении всех и каждого и ведет себя так, будто справится и в одиночку. Можно подумать, у Бога нет других помощников.

Сван порой хотелось, чтобы папа занимался чем угодно, только не служением Богу. Будь он почтмейстером или хозяином скобяной лавки, да кем угодно, весь город не следил бы за каждым ее шагом, надеясь, что она что-нибудь натворит и даст повод для сплетен, – и она ничем не отличалась бы от других детей. Хорошо, наверное, быть как все.

Сейчас, однако, есть заботы понасущнее. У нее всего день, даже меньше, чтобы сойтись с дядей Тоем. Завтра утром им уезжать, и они не увидятся год, а за год всякое может случиться, даже конец света.

Едва проснувшись, Сван пустилась на поиски дяди Тоя. Нобл и Бэнвилл куда-то запропастились, вот и хорошо. За последние пару дней им опротивело, что она тенью таскается за дядей Тоем, и теперь они играли вдвоем. Ну и плевать. Все, что занимало Сван меньше недели назад, бледнело в сравнении с дядей Тоем: он же не просто человек, а гигант, она таких и не встречала никогда.

Сван отыскала дядю Тоя позади дома. Он лежал под старым дедушкиным грузовиком, только ноги наружу, и чем-то там скрежетал. Сван присела на корточки, заглянула под грузовик и громко откашлялась. Дядя Той и не глядя понял, кто здесь.

– Помочь? – спросила Сван.

– Нечего помогать.

– Я не против…

– Ну а я против.

Сказал, будто кувалдой припечатал. Сван прищурилась, сделала бесстрастную мину.

– Знаете что? – предприняла она новую попытку, чуть выждав.

– Что?

– Я на вас только даром время потратила.

– Да неужто?

– А то!

Сван вскочила и выразительно топнула. Презрительно так топнула. И, скрестив руки на груди, глянула на торчащие из-под грузовика ноги. Знать бы, какая из них настоящая, – пнуть бы хорошенько. Но Сван не знала, а потому пришлось ограничиться словами пообиднее.

– И чего я таскалась за вами как хвост собачий, будто вы герой какой. Никакой вы не герой, а старый бутлегер. Одноногий! И не верю я, будто вы кому-то там жизнь спасли. А ногу вам отстрелили, когда с поля боя убегали. И этот Йем Фергюсон уж таким замухрышкой был, наверное, раз даже вы смогли его на тот свет отправить. Я бы вас и темной ночью на кладбище не испугалась.

Стало тихо-тихо. Дядя Той больше не скрежетал под машиной. Вот сейчас как выскочит… Но Сван не собиралась убегать. Не боится она его, и все! И плевать ей на него. Раз ему до нее нет дела, ей до него тоже.