Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1

— Теперь, любезный граф, можете чувствовать себя совершенно свободно. Чем я могу быть вам полезен?

— Сударь, мне нужна ваша дружба и, возможно, даже кошелёк. Во всяком случае я рассчитываю на ваше покровительство.

— Моя дружба и протекция, равно как и кошелёк, уже ваши.

Рассыпавшись в благодарностях, Тиретта начал рассказывать о себе:

— Год назад Верховный Совет моего отечества доверил мне опасное для моего возраста занятие. Вместе с двумя другими юношами благородного происхождения меня сделали хранителем ломбарда. Карнавальные соблазны ввели нас в расход, и, нуждаясь в деньгах, мы заимствовали из кассы, надеясь в нужное время восполнить недостачу. Но расчёты наши оказались напрасными. Богатые отцы двух моих сотоварищей спасли их, незамедлительно возместив убыток. Мне же из-за невозможности изыскать деньги пришлось бежать от ожидавших меня позора и наказания. Синьора Манцони посоветовала отдаться под ваше покровительство. Я приехал в Париж только вчера, и у меня всего два луидора, немного белья и единственный костюм. Мне двадцать пять лет. Кроме железного здоровья я обладаю лишь неколебимой решимостью оставаться в любых обстоятельствах честным человеком. К сожалению, я ничего не умею, потому что не развивал в себе никаких способностей, которые могли бы быть мне полезны. Я играю на флейте, но мои таланты ограничиваются возможностями простого любителя. Я не владею ни одним иностранным языком и не имею склонности к литературе. Как вы полагаете, что из меня может получиться? Должен ещё добавить, что не надеюсь ни на какую помощь своего батюшки — чтобы спасти честь фамилии, он лишил меня законного наследства.

Если рассказ графа и поразил меня, то его искренность не могла не понравиться. К тому же я решил воздать должное рекомендациям синьоры Манцони и оказать помощь соотечественнику, который, в конце концов, был виновен только в непростительном легкомыслии.

— Для начала, — сказал я ему, — прикажите принести ваш багаж в соседнюю с моей комнату и закажите обед. Я заплачу за всё, а тем временем мы посмотрим, что можно найти для вас подходящего. О делах поговорим завтра — я никогда не обедаю и не ужинаю дома и возвращаюсь очень поздно, поэтому вряд ли буду иметь удовольствие видеть вас до завтрашнего утра. Сейчас расстанемся, мне нужно работать. Если вы вздумаете прогуляться, остерегайтесь дурных знакомств и, самое главное, ничего не рассказывайте о себе. Вы, верно, обожаете игру?

— Она мне отвратительна, это половина моей гибели.

— А остальное, держу пари, женщины?

— Вы угадали, именно женщины!

— Не обижайтесь понапрасну, лучше заставить их расплатиться за все неприятности.

— С величайшей охотой, но как?

— Если вы не очень деликатны по части таких дел, в Париже всегда можно составить себе состояние.

— А что такое, по-вашему, деликатность? Я ни за что не соглашусь быть снисходительным к желаниям какого-нибудь вельможи.

— Я называю деликатным такого человека, который не умеет быть нежным без любви...

— Во мне нет деликатности подобного рода, и скелет с золотыми глазами в любую минуту может сделать меня нежнее Селадона.

— Браво! Ваше дело сделано.

С этими словами я вышел и вернулся только в полночь.

Наутро, едва Тиретта появился у меня, доложили о каком-то аббате де ля Коста. Я не мог вспомнить это имя, но приказал просить и увидел перед собой пройдоху, с которым однажды обедал в Версале.

После обычных вежливостей он сделал мне комплимент в связи с успехом моей лотереи и заявил, что ему рассказывали, будто в отеле Колонь я продал билетов больше чем на шесть тысяч франков.

— Совершенно верно, в моём портфеле всегда приготовлено билетов ценою в несколько тысяч.

— Прекрасно, я тоже возьму на тысячу экю.

— Как вам угодно. Соблаговолите спуститься в мой рабочий кабинет и выбрать номера.

— О, это для меня безразлично, выдайте мне любые по вашему усмотрению.

— Охотно, выбирайте вот из этих.

Он взял на три тысячи франков и попросил бумаги, чтобы написать расписку.

— Зачем же расписку, господин аббат? Я продаю свои билеты только за наличные.

— Но вы можете не сомневаться, завтра же вся сумма будет у вас.

— Я и не сомневаюсь, но в таком случае билеты станут вашими только завтра.

Чувствуя, что со мной ничего не получается, аббат повернулся к Тиретте и на ломаном итальянском языке предложил представить его мадам Ламбертини, вдове папского племянника. Подобное родство возбудило во мне любопытство, и я ответил, что мой друг и я принимаем приглашение.

Мы поехали к племяннице святейшего отца на улицу Кристины и, поднявшись в апартаменты, увидели женщину, которой, несмотря на все её старания выглядеть моложе, я дал бы не менее сорока лет: несколько худощавая, с красивыми чёрными глазами, прекрасной кожей, живая, всё время смеющаяся, она ещё могла вызвать мимолетное желание. Я быстро освоился с ней и, послушав её щебетание, сразу же понял, что она совсем не вдова и не племянница Папы. Приехала она из Модены и по своим естественным наклонностям и обстоятельствам жизни была откровенной авантюристкой. Сделав это открытие, я уже мог судить, что представляет привёзший нас в этот дом аббат.

В глазах моего тревизанца я прочёл, что красавица ему любопытна, и, когда она пригласила нас отобедать, удалился, сославшись на занятость. Тиретта же, сообразивший, в чём дело, остался. Я вышел почти тотчас вместе с аббатом, и мы расстались на набережной де Ферай.

На следующий день Тиретта взошёл ко мне и сказал, что возвратился только сейчас.

— Значит, вы не ночевали дома, господин повеса?

— Да, общество папской племянницы пришлось мне по вкусу, и я не расставался с ней всю ночь.

— А вы не боялись надоесть?

— Напротив, уверен, что она осталась довольна моей беседой.

— По-видимому, вам пришлось высказать всё своё красноречие?

— Она настолько удовлетворена, что предложила мне поселиться у неё в доме на правах кузена и с позволения господина Лё Нуара. Это, я полагаю, её любовник.

— Значит, вы составите трио. Но обо всем ли уже договорено?

— Остальное её забота. Она обещает, что сей господин найдёт для меня хорошее место.

— Вы уже согласились?

— Я ни от чего не отказывался, но напомнил, что, будучи вашим другом, не могу принять никакого решения, не посоветовавшись. Она умоляла привезти вас обедать в воскресенье.

— С величайшим удовольствием.

Я на самом деле отправился туда вместе с ним, и едва эта сумасшедшая увидела нас, как сразу же бросилась Тиретте на шею, называя его своим дорогим графом Шесть-Раз.

— Мадам, каким образом моему другу удалось заслужить сей прекрасный титул?

— Своими подвигами в любви, сударь. Он обладает таким богатством, какое почти не встречается во Франции.