Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2

У меня было рекомендательное письмо к одной баронессе, имя которой я уже забыл. В одиннадцать часов я отправился к ней с визитом. Меня ввели в переднюю, попросив обождать, пока госпожа баронесса одевается. Вместе со мной дожидалась какая-то молодая и пригожая девица. Я сел на канапе рядом с нею, и вскоре завязался разговор:

— Конечно, мадемуазель близкая приятельница госпожи баронессы?

— Совсем нет, сударь, я не удостоилась такой чести и пришла сюда лишь для того, чтобы предложить мадам свои услуги.

— Не будет ли нескромностью спросить, какого рода услуги вы имеете в виду?

— Мне хотелось бы получить место гувернантки её дочерей...

— О, у баронессы есть дочери?

— Трое малюток, прелестных, словно ангелы.

— Вместе с вами будет уже четыре ангела. Но я не представляю вас в роли гувернантки, вы ещё совсем молоды, мадемуазель.

— Увы, сударь, меня вынуждает необходимость. Я сирота, а мой брат всего лишь лейтенант и не имеет возможности жертвовать многим ради меня. Что мне остаётся, как ни использовать начатки полученного в детстве хорошего образования?

— Сколько же вы надеетесь заработать здесь, мадемуазель?

— Пятьдесят экю в год.

— Это довольно скромно. В ответ последовал тяжёлый вздох.

— Мадемуазель, я весьма заинтересован вами. Где вы живёте?

— У старой тётушки.

— Скажите, а если благородный человек предложит вам вместо того, чтобы быть гувернанткой маленьких девочек, занять такое же место у него, вы согласитесь?

— Конечно.

— Прекрасно, мадемуазель, я делаю вам это предложение. Вы будете получать пятьдесят экю в месяц.

— Неужели, сударь, мне представится счастливая возможность войти в ваше семейство?

— У меня нет семьи. Я холостяк, иностранец и провожу время в путешествиях. Если вам угодно согласиться, мы завтра же уедем.

— Только вдвоём! Вы шутите, это невозможно!

— Почему же нет?

— Но, сударь, ведь мы видим друг друга в первый раз.

— Это неизбежно, со всеми приходится встречаться когда-то впервые. Что касается знакомства, оно очень быстро установится, если вы проявите столько же заинтересованности, как и я.

Мой решительный тон быстро убедил юную девицу в серьёзности предложения. Сам же я испытывал некоторое удивление, потому что, если сказать правду, у меня не было сначала подобных намерений, и всё говорилось лишь для развлечения. Желая уговорить прекрасную незнакомку, я кончил тем, что убедил самого себя, будто серьёзно увлечён. Без лишней самоуверенности можно было считать мои дела довольно успешными — я с удовлетворением заметил её задумчивый и меланхолический вид и то, как она время от времени, словно невзначай, посматривает на меня. Не зная, конечно, всех её мыслей, я тем не менее мог сделать заключение, и оно было в мою пользу. Я говорил себе: “Вот молодая девица, которую я могу ввести в большой свет, где она будет выступать с истинным достоинством”. И уже не сомневался ни в её уме, ни в её чувствах. Переполненный сими прекрасными надеждами, я вынул из кармана два дуката и предложил ей в виде аванса за первый месяц. Она приняла их с очаровательной застенчивостью. Это было, как говорят французы, началом конца.

Тем временем меня пригласили к баронессе, которая настаивала, чтобы я был у неё завтра к обеду. Мой отказ весьма огорчил её. Выходя, я уже не увидел в передней мою девицу. Мысли мои переменялись столь быстро, что на следующее утро в пять часов, когда надо было садиться в карету, я даже не вспомнил о ней. Мы не сделали и ста шагов, как кучер неожиданно остановился, ему бросили пакет, который он положил на империал, слуга отодвинул портьеру, и рядом со мной оказалась женщина. Это была моя вчерашняя незнакомка. В дороге она призналась, что разыграла сие маленькое представление, так как не хотела пересудов у меня в гостинице, где не преминули бы заметить, что я увёз девушку, соблазнив её.

— Может быть, вам даже помешали бы поехать вместе со мной?

— О, совсем нет, я боялась не этого. Хуже всего разговоры прислуги. Вообще-то я никогда не решилась бы последовать за вами, если бы не те два дуката, которые я имела несчастье принять от вас. Мне не хотелось, чтобы вы сочли меня обманщицей.

И вот я наедине с молодой девицей, которая, бедный ангел, упала ко мне, старому чёрту, прямо с неба и доверилась моему покровительству. По всей очевидности, благой гений направлял её, ибо я не мог сделать ей ничего, кроме добра. По поводу её отношения ко мне, я, хотя и имел уже позади более сорока лет, относил всё за счёт чувств, совершенно забывая, что тот аккредитив, который все мы носим на лице, давно у меня уже просрочен.

Мне не понадобилось много времени, дабы увериться, что прелестная незнакомка, приняв моё предложение, решилась подчиниться всем моим требованиям. Но это было не то, к чему я стремился. Я всегда желал одного — быть любимым, но после Заиры уже стал забывать, что это такое. Комедиантка Вальвиль явилась всего лишь капризом. В Варшаве — ни одной любовной истории. Спутницу мою звали Матон. Она очень хорошо говорила по-французски. На вопрос, так же ли хорошо она пишет, мне было показано письмо, написанное её рукой и свидетельствовавшее о блестящем образовании. Она рассказала, что уехала из Бреслау, никого не упредив, даже свою тётку, которая, впрочем, вряд ли захочет снова увидеть её.

— А ваши вещи?

— Они не стоят даже того, чтобы укладывать их.

— Ну, а этот свёрток?

— Здесь рубашка, пара чулок, два платка и шесть платьев.

— Но что скажет ваш возлюбленный?

— Ничего, потому что я свободна.

— И всегда были свободны?

— Не скрою, у меня было два возлюбленных. Первый, настоящее чудовище, совратил и бросил меня. Другой — честный юноша, лейтенант, но без гроша. Уже год, как он служит в щтеттинском гарнизоне.

Вряд ли можно было придумать что-нибудь проще сей истории, рассказанной с истинным простодушием, словно моя новая знакомая говорила мне: “Я связала себя с вами в единственной надежде улучшить своё положение”. Но самолюбие ослепляло меня, и я имел глупость видеть признаки чувства там, где был лишь расчёт. В двадцать лет, никогда не выезжавшая из Бреслау, мадемуазель Матон испытывала естественное желание повидать мир, путешествуя на мой счёт. Но для меня красивая женщина и любовь — это всё. Я решил ничего не требовать, пока не увижу, что её желания сходятся с моими.

Под вечер мы приехали на почтовую станцию и решили провести там ночь. Я заказал ужин. Матон, умиравшая от голода, ела с аппетитом и неумеренно для не привыкшей к вину девице пила. Видя, что она уже валится под стол, я отправил её в постель. Она лепетала благодарности и извинения и безуспешно боролась со сном. Я узнал, что предыдущую ночь она не сомкнула глаз, а два последних дня сидела на хлебе и воде. С превеликим трудом она забралась на кровать и разделась только благодаря моей помощи. Я устроился рядом и проснулся лишь в пять часов утра. Матон всё ещё спала. Я быстро разбудил её, она сразу встала и робко спросила, не хочу ли я поцеловать её, после чего получила вместо одного поцелуя два. Затем мы продолжили наше путешествие в Дрезден.