Роберт Стивенсон - Остров сокровищ (Пер. О. Григорьева)

Ослепительно белые паруса шхуны серебрились на солнце, и она плыла на северо-запад, из чего я заключил, что пираты хотят обогнуть остров и вернуться к прежнему месту стоянки. Затем «Испаньола» начала все больше и больше уклоняться на запад, так что я подумал, что пираты увидели пирогу и погнались за ней. Вдруг шхуна повернула против ветра и остановилась точно в нерешимости.

— Вот так народец! — подумал я. — Они, наверное, напились до бесчувствия. Хорошо бы им досталось от Сильвера, если бы он узнал об этом!

Между тем шхуна снова повернулась, стала под ветер и поплыла несколько минут, а затем опять остановилась. Так повторилось несколько раз, и она плыла по всевозможным направлениям. Ясно было, что никто не правил рулем. Но где же были пираты? Очевидно, они были или мертвецки пьяны, или же покинули корабль. Тогда у меня явилось сильное желание добраться до шхуны и, быть может, вернуть ее капитану.

Но это не так-то легко было исполнить, потому что, хотя течение одинаково увлекало и шхуну, и пирогу на юг, но корабль часто останавливался или неожиданно поворачивался в сторону. Наконец счастье улыбнулось мне: ветер почти стих на несколько секунд, и течение повернуло «Испаньолу» кормой ко мне. Через открытое окно каюты я увидел горевшую лампу, хотя был уже день. Я удвоил старания, но, когда был всего в каких-нибудь ста ярдах от шхуны, снова подул ветер, паруса расправились, и «Испаньола» полетела по воде, точно ласточка. Я пришел было в полное отчаяние, но оно скоро сменилось радостью: «Испаньола» описала круг и вдруг, повернувшись назад, поплыла прямо на меня. Я видел, как пенились около нее волны, и она казалась мне такой огромной сравнительно с моей пирогой.

Но вдруг я понял, какая опасность угрожает мне, если бы шхуна наехала на меня. Она была уже так близко, что нельзя было терять ни секунды. Пирога как раз поднялась на вал, когда шхуна нырнула вниз, и прямо над моей головой приходился бугшприт. Я вскочил на ноги, подпрыгнул и, ухватившись рукой за стаксель, несколько секунд висел в воздухе, пока не отыскал ногами, во что упереться. В это время я услышал глухой удар: это шхуна налетела на пирогу и потопила ее. Отступление было отрезано!

Едва я очутился на бугшприте, как большой парус надулся от ветра, и шхуна дрогнула всем своим корпусом. Толчок был так силен, что я чуть не упал в море. Не теряя времени, я пополз по бугшприту и скатился головой вниз на палубу. Я был на носовой части ее, и парус скрывал от меня корму. Пол, нечищенный с начала бунта, носил следы грязных ног; пустая бутылка с отбитым горлышком каталась по половицам при каждом движении шхуны, точно живое существо. Вдруг парус отклонился ветром в сторону, и я увидел кормовую часть палубы и обоих пиратов. Один, в красной шапке, неподвижно лежал на спине, раскинув в стороны руки и оскалив зубы. Другой — это был Израиль Гандс — сидел, опустив голову на грудь; лицо его было совсем воскового цвета.

При каждом толчке корабля человека в красной шапке встряхивало, но поза его не менялась, и он по-прежнему скалил свои зубы. Гандс постепенно съезжал, при движениях шхуны, все ниже и ниже, так что наконец лицо его скрылось от меня. Около разбойников виднелись на полу пятна запекшейся крови, так что я начинал уже думать, что они убили друг друга в пылу пьяной схватки.

В то время, как я смотрел на них, Израиль Гандс пошевелился и со стоном принял опять прежнее сидячее положение. Этот страдальческий стон наполнил мое сердце жалостью, но она сейчас же исчезла, как только я вспомнил о том, что подслушал из бочки с яблоками. Я подошел к главной мачте и проговорил с насмешкой:

— Вот я опять на шхуне, мистер Гандс!

Разбойник с трудом повел в мою сторону глазами и даже не выразил удивления при виде меня, а только хриплым и слабым голосом произнес:

— Водки!

Я понял, что нельзя терять времени, и быстро спустился в каюту. Здесь стоял невообразимый хаос. Все сундуки, ящики, все, что только запиралось, было разворочено — очевидно, в поисках карты. Пол был покрыт густым слоем грязи, которую разбойники нанесли на своих ногах из болотистого места, где стоял лагерь. Пустые бутылки, брошенные по углам, звенели друг о друга при качке корабля. Одна из медицинских книг доктора валялась на столе с вырванными, вероятно для закуривания, листами. На весь этот беспорядок бросала тусклый свет чадившая лампа. Из каюты я прошел в погреб. Здесь уже не было ни одной бочки, и невероятное количество бутылок было выпито и брошено. Очевидно, с тех пор, как начался бунт, пираты не протрезвлялись.

Поискав кругом, я нашел в одной бутылке немного водки для Гандса. Для себя я взял несколько сухарей, немного консервов, большую гроздь винограда и кусок сыру. Со всей этой провизией я поднялся на палубу и спрятал ее около руля, подальше от Гандса. Затем подошел к бочке с водой, жадно напился и только тогда протянул Гандсу бутылку с водкой. Он залпом отпил порядочное количество.

— Черт возьми, — проговорил он наконец, отнимая бутылку от рта. — Этого мне и надо было!

Я уселся в своем уголке около руля и принялся за еду.

— Вы тяжело ранены? — спросил я его.

Гандс заохал в ответ.

— Будь на шхуне доктор, — сказал он, — он бы живо поправил меня. Но мне никогда ни в чем не везло, вот в чем дело. А что до этого молодца, — прибавил он, указывая на разбойника в красной шапке, — то уж он готов. Но его не стоит жалеть, он был из рук вон плохим матросом. А откуда вы попали сюда?

— Я явился на шхуну принять ее в свое заведывание, мистер Гандс! — отвечал я. — Вы должны смотреть на меня, как на вашего капитана, пока не будет новых распоряжений!

Гандс сердито поглядел на меня, но ничего не сказал. Только щеки его покрылись легкой краской.

— Как хотите, — продолжал я, — а я не могу оставить этого черного флага и с вашего позволения сорву его. Лучше никакого флага, чем этот!

И, сорвав черный флаг, я бросил его в море.

— Да здравствует король! — вскричал я, махая шляпой. — И долой капитана Сильвера!

Гандс зорко наблюдал за мной, и по лицу его бродила лукавая усмешка.

— Я полагаю, — сказал он наконец, — я полагаю, капитан Гаукинс, что вы не прочь были бы высадиться на берег. Потолкуем-ка немного!

— Что ж, с удовольствием, мистер Гандс, — отвечал я. — Отчего же не поговорить?

И я вернулся к своему месту около руля и опять с аппетитом принялся за еду.

— Этот молодец, — начал Гандс, кивая на труп, — да я, мы собирались вернуться назад в бухту. Но вот он, его зовут О'Бриен, он ирландец, мертв теперь, как колода, а я не могу вести шхуну. Так вот, вы дадите мне поесть и попить и какую-нибудь тряпку, чтобы перевязать рану, — это вы сделаете, а я за то буду говорить вам, как править шхуной. Так мы и поквитаемся с вами!