Николай Шпанов - Песцы

Пользуясь первым же светлым днем, начальник экспедиции послал радио на Диксон:

«Можете ли вылететь для освещения движения льдов и выяснения возможности прохода проливами?»

Через час пришло ответное радио:

— «Вылетаю немедленно».

Вялость Шухмина как рукой сняло. Даже больной Иваныч из под вороха взваленных на него одеял заметил необычайную нервность Шухмина. Все делалось быстро и точно. Распоряжения, отданные перед полетом, были ясны и звучали так беспрекословно, что никому не пришло в голову возражать, несмотря на неожиданность. Голос Шухмина был необычайно резок, когда он сказал ни на кого не глядя:

— Иваныч болен — с передачей результатов разведки я справлюсь сам. Глюк мне не нужен — мне гораздо нужнее те двести кило бензина, что я могу взять вместо вас обоих. Двести кило — это лишний час полета. Час полета — это сто миль. Сто миль — это судьба всего предприятия… моя судьба.

Шухмин на мгновение задумался, глядя на Карпа:

— Вы, Карп, пойдете со мной один, если… если не откажетесь… я оставляю вам право отказаться.

— И отпустить вас одного?.. Хреновато, товарищ начальник.

— Ну, ладно, на то ведь вы и легкая кавалерия: всегда впереди всех… так залейтесь бензином под пробки. Мне нужно столько бензина, сколько мы можем поднять.

— И все запасные баки?

— Да, и все запасные.

— Как хотите, только ни к чему.

— Никаких только, — в голосе Шухмина зазвучали непривычные нотки.

Еще сейчас прислушиваясь к ровному шуму мотора, Карп отчетливо помнил этот необычайный тон и острый взгляд Шухмина.

Давно под самолетом прошел остров Белый и суда Енисейского каравана, вкрапленные дымящимися точками в сплошные, осыпанные морщинами торосов, ледяные поля.

Моторы размеренно стучали. Ни один из приборов, расположенных на столе перед Карпом и заменяющих механику в полете все органы чувств, не обнаруживал в работе моторов признаков для беспокойства.

Чтобы убить время, Карп надел на голову наушники. В них нельзя было ничего понять. Писк и вой ненастроенного приемника смешивались в какофонию, какую можно слышать только в эфире, загроможденном судорожными эманациями бесчисленных антенн. Эта какофония забавляла Карпа. Даже, когда внизу сверкающая скатерть покрылась темными узорами разводий, он, наблюдая за льдом, не сбросил наушников.

Разводьи сменились черными озерами. Льды оборвались. Льдинки белыми плотами качались на ленивой волне. Самолет качнуло. Правое крыло гляделось в темную поверхность воды. Крутым виражем Шухмин переложил машину на северный курс. Через несколько минут в наушниках послышался треск и запели высокие чеканные ноты своей передачи. Не понимая, на слух, Карп записал нервный черед точек и тире. Через минуту, он по складам составил:

«Прошел Вайгач Шухмин».

Карп выглянул из своего колодца и увидел по левому борту серобелые холмы, обведенные с моря широкой полосой припая. Карп уже знал этот характерный вид Новой земли. К юго-востоку, разрывая хребет, сверкала черная гладь Карских ворот. У Карпа мелькнула мысль: «Почему же он не дает, что пролив свободен?» Он было сунулся даже в сторону пилотской кабины, но в этот момент стрелка бензиновых часов очередного бака качнулась к нулю и Карп забыл про радио.

Когда включив новый бак и проверив подачу, Карп снова одел наушники, в них попрежнему рвали мембрану беспорядочные звуки какофонии.

А внизу по левому борту, по мере того, как самолет поднимался к северу, холмы переходили в острые сопки, разрезанные глубокими складками. Сопки делались все острое и выше, пока вершины их не воткнулись в белесые клочья тумана. От сверкающих вершин спускались белые трещины пропастей. Снег в трещинах незаметно переходил в белую гладкую поверхность припая.

Вдруг Карп заметил, что припай нигде не кончается. Его белый покров тянется далеко к востоку, переходя в сплошные нагромождения бесконечных полей. По правому борту не было видно даже темной полосы неба — вестницы открытой воды.

Слева мелькнул разлог. Широкая речка белой, извилистой лентой уходящая в горы. На северном берегу речки Карп увидел серый склон горы, постройки и среди них две высокие иглы радиомачт. Карп понял, что ошибся; это вовсе не речка, это пролив Маточкин шар, плотно забитый льдом и недоступный судам экспедиции.

В наушниках резко щелкнула мембрана и послышался гул динамо. Заработал передатчик. Карп взял карандаш и приготовился записывать.

Нервный под’ем прошел. Уже через час полета Шухмин почувствовал слабость и обычную апатию. Платье давило плечи, тело осело. Хотелось спать. Сопротивление штурвала казалось непомерным. Одной рукой Шухмин залез в карман и вынул маленький пузырек. Зажав его между колен и сбросив перчатку, Шухмин концом ногтя зацепил щепотку белого порошка, Быстро нагнувшись за козырек, он сунул щепотку себе в нос.

Через полчаса он повторил то же самое. Стало легче.

Платье больше не давило плечи. Штурвал легко поддавался малейшим движениям. Крылья машины стали продолжением рук и каждое движение плеч заставляло трепетать элероны. В голове легкой розовой волной серебристо звенели мысли: «Мы вернемся сюда, чтобы вымести Россию огромной метлой. Каким бесконечным пиром будет это подметание великих русских полей… у нас запляшут лес и горы… Нет, это не отсюда… Тогда будет непрерывная музыка… Да, музыка для нас… а для них? о, для них!..»

Серая скучная полоска земли врезалась в розовые мысли. Шухмин включил передатчик и отстукал ключем: «Прошел Вайгач». Он шевельнул плечами и машина плавно пошла по кривой, дрожа далекими концами его алюминиевых рук-крыльев. Снова зазвенели мысли, изредка прерываемые воспоминаниями, лепившимися вокруг острых вершин Новой земли.

Лед, сплошной лед внизу. Шухмин бросил штурвал и радостно потряс руками: «Мой последний, самый последний полет для них. И какой результат, — о, на этот раз товарищи будут им довольны и долго не забудут лейтенанта Шухмина».

Слева из глубокого разлога выросли знакомые иглы радиомачт. Маточкин шар. Шухмину было достаточно одного взгляда, чтобы увидеть, как безнадежно закупорен пролив. Дрожащей от радости рукой он включил передатчик и застучал ключем:

«Начальнику Енисейской экспедиции. Проход Карские ворота невозможен. Не ожидая меня, немедленно двигайтесь к Маточкину шару Красный летчик Шухмин.»

— Ха, ха, красный летчик, — подумал Шухмин, — в последний раз красный.

Он оглянулся и поглядел в кабину механика. Там сидел Карп с наушниками на голове. В руках Карпа белел листок. Разбирая что-то, Карп сосредоточенно грыз карандаш.

Шухмин побледнел и с силой рванул ключ передатчика. Ключ остался у него в руке, оторванный с куском дерева.