Леонтий Раковский - Константин Заслонов

«Если бы ты знал, как этот «мальчишка» вывел из Борисова последний поезд!» — подумал Заслонов.

Пришлось зачислить Алексеева помощником машиниста.

Заслонов назначил Нороновича и Алексеева в разные паровозные бригады, чтобы через них узнать побольше народа. Нороновичу он дал в помощники молодого паренька Васю Жолудя.

Вася был отрезан с эшелонами под Ярцевом, попал в концентрационный лагерь, а оттуда в депо.

— Парень, по всей видимости, наш, подходящий, — сказал Нороновичу Заслонов. — Его можно иметь в виду, но всё-таки надо проверить: был у фашиста в лапах.

— Не успеет парень у меня полтонны угля сжечь, как я увижу, чем сегодня Вася дышит. Он с Капустиным когда-то ездил. Тот смеялся, что Вася очень любит покушать и знает наперечет, на какой станции много яблок, где хорошая рыба, а в общем парнишка, говорят, неплохой. — ответил Норонович.

Сегодня Норонович после большого перерыва впервые пришел в комнату при депо, где паровозники обычно ожидали назначения в очередную поездку. Комната осталась та же: три окна, выходящие на тракционные пути, но вид ее сильно изменился. Раньше это был чистый, уютный уголок со столом, стульями, занавесками на окнах. А теперь здесь не было никакой мебели. Полкомнаты отгораживали простые нары, на которых валялась тертая, грязная солома.

Да и самочувствие, с которым Норонович сегодня входил сюда, было совершенно иное, чем прежде. Тогда он широко распахивал дверь, входил хозяином, а теперь шел робко.

— Здоро́во, механики! — негромко сказал Норонович, входя. (Он уже хорошо запомнил, где и кому можно говорить «товарищ»).

— Здоро́во! — ответил кто-то из угла. Остальные не обратили на него внимания, были заняты своим.

В комнате ждало много народа. Несколько человек спали на нарах. Трое машинистов — Мамай, Игнатюк и Ходасевич — разговаривали лежа. У топившейся печки собралось несколько человек: кто сидел на корточках, кто на полу. Среди них Норонович увидал стариков машинистов: Куля — он вечно кашлял — и Островского. Возле них собралась молодежь.

К Нороновичу подошел невысокий, но плотный Вася Жолудь. Его улыбающееся, приветливое лицо было из тех, о которых говорят: «Бледный, как пятак медный».

— Здравствуйте, Василий Федорович!

— Ну, что, тезка, собираемся в путь-дорогу? — спросил Норонович.

— Придется.

— А ты уже на немецком паровозе ездил?

— Как же, ездил с Капустиным. У них, Василий Федорович, на товарном не по три человека, как у нас, а по двое, без кочегара.

— А паровозы какие?

— Серия «52» и «54».

— Лучше наших?

— Где-е там! — махнул рукой Вася. — Ихние паровозы небольшие. Далеко немецким до нашего «ФД», как моське до слона! Когда немецкие паровозники увидали наш негодный, поврежденный бомбежкой «ФД» возле депо, они не верили, что он сделан в Советском Союзе. Мотают головами и лопочут: «Америка, Америка!» А Капустин показал на дощечку, на которой выбито по-русски, где построен паровоз. «Не верите, — говорит, — прочтите!» Нашелся один грамотей, прочел: «Ворошиловоградский завод». Так потом немцы стоят и только белками ворочают: «О, руссише! Колоссаль!» — смеялся Вася. — В ихнем паровозе одно хорошо: на лобовом листу ящик такой есть: в нем можно пищу подогревать!

Норонович сощурился: Вася Жолудь верен себе.

— Было бы что, браток, подогревать, мы и без ящика найдем где! А кроме ящика, особых отличий нет?

— Нет. Вот разве пресс-масленка. Она у них внутри, слева, вот так, — показал рукой Вася. — А водяной насос у немцев смешно называется: «вассер-пумпа»…

— Ладно, разберемся во всем. Объездим и немецкого коняку. Справимся!

Норонович сощурился в улыбке и, секунду помедлив, негромко переспросил:

— Как, тезка, думаешь: справимся… с немцем?

— Справимся, Василий Федорович! — уверенно ответил Вася.

Норонович уже чувствовал: парень не изменился и не изменит.

— А если так, тогда давай закуривать.

И Норонович полез в карман за табаком.

— Спасибо, я только что курил.

— Ну, как хочешь.

Норонович отошел к стенке. Он стал между нарами и печкой, чтобы слышать, что говорят и там и тут.

А разговоры с обеих сторон велись интересные: на нарах обсуждали положение на фронте, а у печки — промывали косточки Заслонова.

«Только бы Вася не помешал!» — подумал Норонович, неторопливо принимаясь свертывать папироску.

Но Вася уже был увлечен другим. Он поставил на подоконник сумку от противогаза, которая у всех паровозников служила дорожным мешком, и доставал оттуда вареную картошку и огурцы, собираясь подкрепиться на дорогу.

Норонович слушал, что говорят слева. С нар доносилось:

— Да, а Гитлер уже под Москвой, вот как!

Сказано это было не то с сокрушением, не то с удивлением.

Норонович, не поворачивая головы, узнал по голосу: это говорил Мамай.

— И Наполеон под Москву ходил а что толку? — с жаром возразил Ходасевич.

— Теперь не при Наполеоне!

— Вот то-то, что Гитлер не Наполеон!

— Я вломлюсь нахалом в чужой дом, — скажешь, мне не дадут по шеям? — вмешался в спор Игнатюк.

— Будет сила — дадут, а не будет — и так останется! — возражал Мамай.

— Не будет, а е с т ь!

— Что-то не видно!

— Увидишь!

Норонович подошел с папироской к печке, собираясь прикуривать. У печки говорили о Заслонове.

— Смотрю вчера и глазам своим не верю: дядя Костя! — с возмущением рассказывал Пашкович.

— Да-а, вот тебе и дядя Костя! — протянул Куль и сразу закашлялся.

— И из-за чего пошел к ним?

— Известно из-за чего: из-за денег! — ответил Пашковичу молодой кочегар.

— А мне думается, как это… Я не знаю… Не верю… — выпалил Белодед.

— Не веришь? Вот пойдешь к нему за маршрутом, поверишь. Кто тебе подпишет наряд вести немецкий поезд, как не Заслонов?

Норонович протиснулся к печке. Разговор на секунду прервался, — Василий Федорович разобщил говорящих.

«Хворостят бедного Константина Сергеевича ни за что! Вот бы сам он послушал!» — думал, прикуривая, Норонович и отошел на прежнее место.

— Да-а, запрягли. Как им удалось это, не знаю, а запрягли! — кашлял, но продолжал интересный разговор Куль. — Теперь Заслонов повезет!

— Повезет! — поддержало несколько голосов.

— Сидит, только брови хмурит.

— Он и раньше никогда горлом не брал.

— Это и верно. А лучше, если бы брал. Если б кричал, как другой, ругал бы. Вот у меня был такой случай в прошлом году в январе, — начал Островский. — Возвращаюсь я из Лепеля с товарным на «щуке» 726. В пути порвал основную стяжку между тендером и паровозом и одну запасную. В Оршу прибыл на одной запасной. Докладываю Заслонову: так, мол, и так. И сам думаю: «Ну, сейчас начнется!» А он спрашивает: «А прибыл во-время?» «На семнадцать минут. — говорю, — раньше срока». Заслонов усмехнулся: «Самое основное — оповести поезд по расписанию. Бить тебя, — говорит, — Александр Мартынович, — он ведь всех по имени-отчеству помнит — не буду, а сколько стоит ремонт, с тебя же удержу. Чтоб в другой раз был повнимательнее!»