Владимир Понизовский - Посты сменяются на рассвете

Вообще учеба давалась ему легко. Даже самое трудное — преодоление препятствий верхом, с рубкой лозы. Белобрысый, невысокий, был он, пока не сбросит гимнастерку, на вид щуплым. Но на марш-броске, на футбольном поле, в борьбе не уступал никому. И с конем — своенравным, диковатым, вороным Объектом, от которого отказался даже помкомвзвода, — Алексей завоевывал призовые места на училищных соревнованиях.

А ведь в школе, даже в канун выпускных экзаменов, не думал он не гадал, что поступит в кавалерийское. Правда, девчонки говорили: «Тебе пойдет военная форма!» И Юрка, Колька, Пентти, другие одноклассники: «Чего тебе землю копать?» Но Настя, как и отец: «Документы посылай в Тимирязевку!» Так он и думал, потому что землю любил, каждое лето в каникулы работал в колхозе — и прицепщиком, и на сенокосилке, и даже помощником комбайнера.

Стал бы он агрономом, как мечталось отцу. Переменил решение из-за Насти. Как раз в тот день, когда простились они со школой. Всем классом отправились они на Линдозеро и остались там ночевать, а на заре вскарабкались на утес, к одинокой сосне, что росла, казалось, прямо из камня, и загадали: «Соберемся здесь ровно через двадцать лет! Обязательно все!» И каждый подумал: «А какими мы станем через двадцать?..» Все, наверное, так загадывают и так думают.

Прошло всего два года, а уже можно представить будущее каждого: Юрка — в летном, Пентти — в консерватории, Колька — на действительной, Пиило — в судостроительном... А Настя сразу после школы сделалась литсотрудником районной газеты «Колхозник», теперь — второй секретарь райкома комсомола. Вступали в комсомол вместе, в один день и час. У нее номер билета — 4925050, у него — 4925051.

Ох и нелегка была дружба с нею! Сколько помнит себя, столько помнит и ее — жили дом к дому. Одни игры, один класс. Вместе — в лыжные агитпоходы по дальним, затерявшимся среди сосняков и озер лесопунктам Карелии. Другие девчонки из концертной бригады сзади, в санях, а Настя — впереди, на лыжах. Двадцать пять верст отмахает, к полуночи — концерт, песни. Пентти — на скрипке или баяне, она — на гитаре. Бородатые лесорубы гулко хлопают, дымя в рукава трубками. Упрямая и непримиримая. Всю ночь просидит с тобой на берегу Олонки — всю белую призрачную летнюю ночь, и такие слова будет шептать, и такой будет доверчивой — а назавтра из-за одного какого-нибудь неудачного слова станет колючая, отчужденная, недосягаемая.

Вот и в то утро на Линдозере они из-за чего-то поссорились — сейчас ни ему, ни ей не вспомнить. А днем в деревню приехал командир из военкомата и стал агитировать ребят в кавалерийское. Он и записался. Чтобы не было ходу назад, отдал командиру вчера только полученное — как следует еще не нагляделся на него — свидетельство об окончании десятилетки.

Через два месяца он был уже курсантом. Еще два месяца Настя не отвечала на его письма. А потом — будто ничего и не случилось:

«Жду! Люблю!..»

Два года пролетели как один день. Пожалуй, сейчас так кажется. А поначалу!..

Училище располагалось в самом городе, над Цной. Но увольнительные давали лишь по воскресеньям, да и то не каждый раз. Зато на их территории была танцплощадка, манившая и девчат, и ребят со всей окрути. Приходила и пехтура — курсанты пехотного училища. Хоть тоже краснознаменные, да куда им с их малиновыми петлицами против кавалерийских синих, да еще шпор со звоном!..

На танцплощадку Алексей ходил по обязанности. Танцевать он не любил, Насте был верен. Но Ленька Бирюлин, ездовой из расчета их тачанки, влюбился в одну дивчину, ужасно ее ревновал и в те вечера, когда по службе не мог сам заявиться на танцплощадку, перепоручал Тамару Алексею. А тут случилось, что на Тамару «положил глаз» пехтура — заядлый танцор с малиновыми петлицами, темнобровый красавец. Пришлось объяснять, что к чему. Так, с конфликта, началось их знакомство. Сергей оказался хорошим веселым парнем. Летом и лагеря их училищ рядом. И даже тактические учения, на которые приезжали Семен Михайлович Буденный и Ока Городовиков, разыгрывали вместе: конники прорывали оборону пехоты. Иногда совпадали и их увольнительные. Но все же не друг, а просто знакомый. Друзей у Алексея хватало среди своих, конников.

В последний раз, когда повстречал Сергея в городе, тот сказал, что тоже со дня на день ждут они выпуска.

И вот — построение на плацу. Начальник училища зачитывает приказ маршала Тимошенко. С этого момента они — лейтенанты! И разлетаются в разные края. У него предписание — в кавалерийский полк, дислоцирующийся под Ломжей, у самой советско-польской границы. Новенькая форма, портупея, командирский простроченный ремень, широкий, не чета курсантскому, звонкие шпоры и поскрипывающая кобура, без нагана — его он получит в части.

Приказ он слушал в строю двенадцатого июня, в Ломжу прибыл девятнадцатого, к вечеру нашел полк в летних лагерях в лесу.

Друзья в училище наставляли: главное, как в первый раз доложишь. Вот и его эскадрон. Кубанские казаки. Хоть по новому уставу отменили для них особую форму, командиры на свой страх сохранили бурки — честь и гордость казацкую.

Комэск и четверо взводных расположились в тени, играли в домино.

Алексей отпечатал шаг, отчаянно ударил шпорой о шпору, вытянулся:

— Товарищ капитан! Выпускник Тамбовского Краснознаменного кавалерийского училища имени Первой Конной армии прибыл в ваше...

— Ладно, ладно! Не кричи. Вольно, — передернул черными крыльями бурки комэск. — Сидай. В «козла» гарно рубишься?..

В пятницу и субботу Алексей принимал свой взвод — знакомился с красноармейцами, осматривал тачанки и пулеметы, коней, сбрую, хозяйство.

— Да вы не беспокойтесь, товарищ лейтенант, — уважительно, а все же по-отечески, усмешливо охлаждал его пыл помкомвзвода, кадровый, усы с проседью. — Мы ж казаки, ко́ней холим.

Вечером вызвали в штаб полка.

— Тебе после прохождения наук и отпуск положен? — поинтересовался комполка. — И невеста, наверно, заждалась? Как зовут? — Одобрил: — Гарно имя. Вот тебе приказ: завтра дуй в отпуск, возвращайся с Анастасией, с хозяюшкой, как подобает кадровому кавалеристу. И начнем служить.

Лейтенант... Взвод... В отпуск за Настей... Если может быть человек дважды и трижды счастлив, то так счастлив сегодня он! Уже давно затих лагерь, а ему под пологом палатки все не спалось. От волнений этих последних дней, от запаха летних горячих трав, от радостных мыслей пьяно кружилась голова.

Прислушался. За брезентом лениво переговаривались дневальные. У коновязи заржал и забил копытом жеребец. В распахнутый полог был виден треугольник звездного неба.

— Товарищ лейтенант, тревога!

Голос зычный, но без волнения. Алексей посмотрел на часы: четверть пятого.