Владимир Понизовский - Посты сменяются на рассвете

Бланка слушала, пытаясь вникнуть в смысл его слов, но ничего не могла понять: «Наверное, я схожу с ума от радости!..»

— Почему ты не ешь? Поешь же! Ты останешься здесь? — Она осмотрелась: где же устроить гостя?

— У меня только один диван... Но я смогу спать и в кресле...

— Глупая!.. — Он притянул девушку к себе: — Разве имеет значение что-нибудь, кроме нашей любви?

Она решилась. Достала из шкафа постель. Одну подушку, вторую. Руки ее сделались непослушными, ватными.

Конрад снял с пальца перстень. Подошел к ней. Надел перстень на ее холодный дрожащий палец:

— Перед богом и всем светом!..

Обнял и поцеловал в губы. Далеко за домом, в городе, куранты начали бить полночь.

Обрагон прислушался к бою курантов:

— Полночь... — Снова перевел взгляд на Хосе: — Ну и что дальше?

— Мальчишка сразу ее узнал. Сказал мне. Я — за нею. А она — прямо к тому дому на бульваре Пасео. Я ее и... Догнал и...

— И опять поторопился, — досадливо оборвал Васкеса капитан. — Немедленно возвращайся к дому Сальгадо. Проверь, у нее ли еще шофер Мануэль. А эту пусть введут.

Хосе вытянулся:

— Слушаюсь, капитан! — Круто повернулся, вышел.

Тотчас боец ввел в кабинет Мерильду. Женщина остановилась посреди комнаты. На ее лице застыло смешанное выражение удивления и брезгливости.

— Прошу, — показал на кресло Обрагон.

Она вскинула голову:

— Бывала здесь...

Подошла не к тому креслу, на которое показал капитан, а к другому, низкому, в углу, под торшером:

— Разрешите? Мое любимое.

Села. Закинула нога на ногу, достала сигареты, закурила.

«Снова — кто кого... — подумал Обрагон. — Эта штучка будет выкручиваться. Гонор, ненависть — и страх». Он положил перед собой стопку чистых листов бумаги, начал писать: «Мерильда Антонио де ла Перес...» Поднял голову:

— Возраст?

Женщина не торопясь затянулась сигаретой. Оттопырила губы, выпустила струю дыма:

— Вы плохо воспитаны. У дамы возраст не спрашивают.

«И она еще преподает мне уроки хорошего тона!..» Капитана начало это забавлять.

— К сожалению, на этот раз вы не на рауте, а на допросе у следователя, — насмешливо сказал он. И резко, тоном приказа, повторил: — Возраст?

— Двадцать семь, — передернула плечами Мерильда. — Хотя все давали не больше двадцати.

— Вас окружали лгуны. Место рождения?

— Мое — Гавана. — Она сделала паузу, — Моих предков — Мадрид.

«Вот как?.. Земляки... Это твои родичи стреляли нам в спину, а потом распинали на крестах... Впрочем, и здесь они занимались тем же самым. Родовая профессия...»

— Замужем?

— Вдова. С вашей помощью.

«Да, можно было и не спрашивать. Луис де ла Перес, жандармский генерал, садист, зверь «Ла Кабаньи», Сколько наших замучил он в тех склепах...»

— Прошлой ночью вас предупредили, чтобы вы не покидали своего дома. Но вы предпочли скрыться. Почему?

Мерильда снова глубоко затянулась. Он терпеливо ждал.

— Хорошенькое предупреждение! Этот хлыщ сразу стал меня лапать и тыкать в нос пистолет!

«Васкес? Вот как!.. Ну, милый...»

— Почему вы решили покинуть родину?

Она посмотрела на него с нескрываемым удивлением?

— Оставаться? Зачем? Что связывает меня с этим городом? Ни семьи, ни друзей, ни дома... — Она усмехнулась: — А завтра вы еще захотите послать меня на рубку сахарного тростника.

— Да, это будет ужасно. Скажите: хоть однажды за всю свою жизнь вы сделали что-нибудь полезное для людей?

— Как же! — повела рукой женщина. — Я постоянно давала работу моим портнихам. И пожалуйста, не читайте мне лекции по политэкономии.

«Конечно, вряд ли стоит рассказывать тебе о том, сколько людей должны были подыхать с голоду, чтобы ты могла давать работу портнихам».

— Я вообще не способна к учению — в колледжах у меня всегда были неуды, — продолжала она. — И я терпеть не могу политики. Политики вот так хватило моему мужу!

Мерильда провела ребром ладони по горлу.

«Что ж, если учение дается тебе так тяжко, не буду. Да и бесполезно. И почему уносишь ноги в Штаты, тоже не требует разъяснений: будешь обедать без карточек, по утрам принимать молочные ванны, а у нас не хватает молока детворе...»

— Кто из ваших родственников находится в Штатах?

— Уже никого... — Она спохватилась. — Ах, вспомнила: родной братец. Конрад.

«Почему она запнулась? Почему «никого»? Знает, что Ронка вылетел или отплыл сюда?.. Любопытно...»

— Давно вы не получали от него известий?

— Очень. Он ленив писать.

«Почему она отвечает так поспешно?»

— Говорит вам что-либо имя Бланка?

Мерильда насторожилась. Посмотрела на капитана. Отвела взгляд:

— Заурядное кубинское имя. — Сигарета сломалась в ее пальцах. — Не знаю! Не впутывайте меня! Я же сказала: политика — не моя сфера!

— К чему это вы — о политике? Я спрашиваю о вашей подруге сеньорите Бланке Гарсия де Сальгадо.

Она вымученно улыбнулась:

— Ах, о Бланке!.. Я не подумала... Конечно, Бланка — моя подруга детства.

Обрагон начал писать, в такт движению пера кивая головой. Чувствовал: женщина следит за ним. «Знает... Что-то знает...»

Он откинулся на стуле:

— Вот и отлично. Дело двинулось... Не просила ли ваша подруга детства передать что-либо брату?

— Неужели вас интересует лирика? Такие чувства, как любовь?

— Любовь и ненависть — родные сестры. А ненависть — как раз предмет нашего особого интереса.

Она загасила окурок в пепельнице:

— Бланка просила передать, что любит братца и ждет его.

— И только?

— Разве этого мало? — искренне удивилась она.

«Неужели действительно любовная история? Нелепо. Однако вполне может статься...»

— А когда и где ждет?

И по тому, как вздрогнула, напряглась женщина, он понял: попал!

— Хочу предупредить вас...

Мерильда вскочила. Сделала несколько шагов к нему:

— О, как вы все мне надоели! Капитан, выпустите меня в Штаты!

«Ага, не хватило выдержки!.. Не помог и апломб. Думает, что мы что-то знаем... Что же мы знаем?..» Требовались еще какие-то, столь же удачные намеки. Ища их, он начал тянуть:

— Полагаю, что до выяснения некоторых обстоятельств сеньоре придется задержаться... Отдохнуть на острове Пинос.

Она ненавидящими глазами посмотрела на него:

— Покойный муж возил меня туда, показывал... Очаровательное место! Вилла с видом на море, только рябит в глазах от решеток! — Женщина подступила к нему: — Надеюсь, настанет час, когда мы встретимся там с вами!

— Напрасные надежды.

Она подперла бока кулаками:

— Да, для вас Пиноса будет мало! Вас будут стрелять на улице, как бешеных собак!

Обрагон ударил кулаком по столу:

— Осторожнее, сеньора!

Как он ненавидел ее! Не меньше, чем она. «Такие ездили смотреть на казни республиканцев, как на спектакли».